Боль понемногу стихала. Катинка смогла зажечь сигарету и несколько раз затянуться, прежде чем дождь погасил ее. Начав снова видеть вещи такими, какие они есть в действительности, она устыдилась своего стремительного бегства из дома. Должно быть, ее сочли сумасшедшей! В конце концов, что такого произошло, чтобы впадать в столь нелепую панику? Ничего, что бы нельзя было приписать ее разгулявшемуся воображению. Она внезапно явилась в чужой дом повидать женщину, с которой даже не могла претендовать на знакомство. Хозяин дома не желал ее принимать, а его слуги вели себя в соответствии с полученными указаниями. Почему? Ну, в конце концов, Карлайон недавно женился, а к нему является молодая женщина, требуя повидать Амисту; его жену зовут вовсе не Амиста, он не хочет прерывать свой медовый месяц и выпроваживает незваную гостью. Но зачем отрицать существование жены — почему просто не сказать, что она вышла или заболела? Возможно, Карлайон догадался, кто она: Амиста призналась ему в своей переписке, и ему было неприятно, что посторонняя женщина обладает чересчур интимными знаниями о его частной жизни... Наверное, письмо на столике у вешалки должно было информировать, что Амиста, пребывая в счастливом браке и более не нуждаясь в дружбе за пределами семьи, рассказала обо всем Карлайону, который не одобрил ее поведение, и поэтому переписку с дорогой мисс Добрый-Совет лучше прекратить. Тинке казалось, что она начинает видеть истину сквозь зловещую туманную пелену, внезапно поднявшуюся между ней и Карлайоном; она начала стыдиться настойчивых расспросов, которым подвергла слуг, и нелепого бегства из абсолютно безобидного дома...
Из-за поворота тропинки появился Карлайон без шляпы и в накинутом на плечи старом макинтоше. При виде Тинки он замедлил шаг и подошел к ней. Лицо его было усталым и сердитым.
— Что произошло? — миролюбиво поинтересовался Карлайон. — Почему вы вдруг убежали?
— Не знаю, — ответила Катинка. — Это было глупо — я внезапно потеряла голову и умчалась. А потом я споткнулась на высоких каблуках, которые не подходят для хождения по горам, и упала лицом в грязь. Должно быть, я выгляжу полной идиоткой!
Карлайон посмотрел на нее и улыбнулся.
— Вид у вас довольно жалкий — все лицо в грязи! — Вынув из кармана белый носовой платок, он приподнял рукой ее подбородок и повернул лицом к себе. Катинка вспоминала, как Амиста писала ей: «Я хотела упасть наземь и целовать его ноги». Но, возможно, падения наземь было бы достаточно.
— Я чувствую себя шестилетней девочкой, — сказала она. — Такое же жуткое ощущение, как когда няня вытирает тебе лицо носовым платком.
Но Карлайон пустился в объяснения:
— Я последовал за вами, так как внезапно понял, что вы, очевидно, сочли нас компанией сумасшедших. Дело в том, что я был болен и приехал поправить здоровье в родные горы. Слуги много лет провели со мной и защищают меня, как тигр и тигрица больного тигренка. Но уверяю вас — они не тигры-людоеды! — Он снова улыбнулся.
— А как насчет Амисты? — спросила Тинка.
— Это какая-то путаница, которую я не могу понять. Честное слово, я никогда не слышал о такой женщине. В доме нет ни души, кроме нас троих, и, безусловно, никакой моей жены.
Карлайон спрятал в карман грязный платок и прислонился к валуну рядом с ней. Катинка, сама того не желая, ощущала удовольствие от его близости, вспоминая прикосновения тонких смуглых пальцев к ее подбородку. Мысленно она начала сочинять письмо самой себе: «Дорогая мисс Добрый-Совет! Как Вы думаете, существует такая вещь, как любовь с первого взгляда?..» «Дорогая мисс Джоунс! — непременно ответила бы она. — Очень советую Вам обзавестись книгой о железах внутренней секреции, сексуальных побуждениях, подавлении чувств и тому подобном, приобрести которую не составляет труда, и постараться не быть такой дурой...» Вслух же Катинка сказала, что очень устала, растерялась и повела себя непростительно.