— Я как раз думала, когда вы вышли из-за поворота, какой идиоткой вы меня считаете.
— Ну, едва ли идиоткой, — возразил Карлайон. — Разве только потому, что вы сидите тут под дождем. Ваши волосы промокли насквозь — неужели у вас нет зонтика?
Не носить зонтик было одним из излюбленных правил мисс Добрый-Совет — зонтик выглядит так, словно вы не можете позволить себе такси.
— Только в этой части Уэльса такси очень редки, — добавила она.
— Зато дождь идет очень часто.
— Неужели это подходящий климат для выздоровления?
Какое-то мгновение Карлайон выглядел слегка растерянным, потом он улыбнулся.
— Валлиец всегда предпочтет быть мокрым в Уэльсе, чем сухим где-нибудь еще. Поэтому, когда мне понадобилось немного покоя, мой слуга Дей Джоунс приехал в свои родные края и снял для меня этот дом.
— Это тот человек, которого в деревне называют «Дей Трабл»?
— В Уэльсе у каждого второго мужчины фамилия Джоунс, — сказал Карлайон.
— И у каждой второй женщины — включая меня.
— Тогда вы должны понять, как необходимы прозвища, чтобы отличать их друг от друга. Дей Джоунс Трабл, Эван Джоунс Мясник, Том Джоунс Мидлендский Берег...
— Катинка Джоунс Водяная, — представилась Тинка с насмешливым поклоном. — Урожденная Кейти Джоунс. — Она бы пустилась в повествование о двоюродном дедушке Джо и блуднице в пурпуре, но Карлайон внезапно спросил:
— Кстати, о воде: каким образом нам переправить вас назад через реку?
Тинке было бы наплевать, даже если бы она никогда не смогла переправиться.
— Засуну юбку в мои красные фланелевые шаровары и перейду реку вброд.
— Боюсь, вода поднялась слишком высоко, — с сомнением произнес Карлайон.
— Полагаю, вы не можете вызвать лодку по телефону?
— Дорогая моя, это дикий Уэльс, а не Флит-стрит. — Он вскочил на ноги и протянул руку, чтобы помочь ей встать. — Я спущусь с вами и постараюсь переправить вас в духе святого Христофора...
Катинка напрочь забыла о боли в лодыжке. Она поднялась и тут же упала бы снова, если бы Карлайон не протянул руку, чтобы удержать ее.
— Простите. Боюсь, я растянула лодыжку.
Последовала пауза.
— Вы повредили лодыжку? — переспросил наконец Карлайон.
— Да, должно быть, подвернула ее, когда упала.
Он наклонился, чтобы осмотреть пострадавшее место.
— Я чувствую себя лошадью, у которой обследуют щетку или как это называется, — сказала Тинка, цепляясь обеими руками за валун.
— Ваша «щетка», похоже, не слишком опухла.
— Нет, только слегка. Я уверена, что скоро с ней все будет в порядке, но пока просто не могу сделать ни шагу. — Она с тревогой посмотрела на него. Что-то пошло не так — глаза больше не лучились очарованием. Ей показалось, что между ними больше никогда не возникнет прежнего дружелюбия... Карлайон выпрямился и откинул волосы со лба.
— Вы имеете в виду, что не можете спуститься к реке?
— Я могу попытаться. — Почему он так сердит из-за того, что она повредила ногу? — Если вы не против помочь мне...
Но Катинка не могла даже поставить на землю больную ногу, а нелепо прыгать всю дорогу на одной ноге также не представлялось возможным... Остатки ее энергии истощились окончательно.
— Мне очень жаль, но я не в состоянии идти. И даже если бы мне удалось переправиться через реку, то все равно пришлось бы подниматься в деревню, чтобы уехать в Суонси.
Карлайон вновь замолчал, словно пребывая в нерешительности.
— Придется вам вернуться ко мне, — сказал он наконец. — Миссис Лав позаботиться о вас, а утром я что-нибудь придумаю. Сейчас уже поздно.
— Простите, что причиняю столько хлопот, — извинилась Тинка, прыгая рядом с ним и стараясь не налегать всей тяжестью на его руку. «Я же не виновата! — думала она. — Я не хотела подворачивать чертову лодыжку! Почему он так сердится?»
Карлайон молча шел рядом, поддерживая ее во время обезьяньих прыжков.
— Кстати, о святом Христофоре, — снова заговорила Катинка. — Должно быть, я с каждой минутой становлюсь тяжелее.
Но он не улыбнулся, и она оставила попытки. Каждое прикосновение ногой к земле причиняло невероятные мучения. Тинка чуть не плакала от боли и усталости. Она понятия не имела, сколько сейчас времени, но туман сгущался, свидетельствуя о наступлении сентябрьского вечера. Нелепая остроконечная крыша дома вырисовывалась на фоне тянущейся ввысь горы, и при виде двух слуг, стоящих на крыльце, как две собаки, ожидающие возвращения хозяина, сердце Тинки упало. «Мне придется снова войти в этот безобразный холл и провести ночь в доме, где нет никого, кроме двух ужасных слуг, столь же ужасного мистера Чаки и Карлайона, внезапно ставшего холодным и недобрым... Никто не знает, где я, здесь нет ни телефона и никакой связи с цивилизацией — только какая-то жуткая тайна, которую я не могу понять...» Прыгая и гримасничая, чтобы не кричать, она вошла в дом. Воображение тут же опять дало о себе знать — коричневое шоколадное болото затягивало ее в трясину...