Но мисс Эванс сегодня уже приносила молоко в «Пендерин». Зачем же ей приходить снова? Ведь перевезя Дея Джоунса через реку, она должна была поплыть назад в своей лодке. Кто же тогда поднимался на гору с Деем? Катинка внезапно вспомнила, что миссис Лав проявила заботу о ней, придумав головную боль и отведя ее в комнату с занавешенным окном, после того как увидела Дея Джоунса Трабла, переправляющегося через реку с ее вещами. Карлайон, поднявшись на гору, тоже видел лодку, в которой, помимо Дея Джоунса и разносчицы молока, сидел третий человек — белый мужчина с коричневыми руками...
В дверь негромко постучали.
Сердце Тинки перестало биться. Она не смогла произнести ни слова. Дверь бесшумно открылась, и чей-то силуэт возник на фоне ярко освещенного коридора. Мужчина с коричневыми руками? Но это оказался Карлайон.
— Надеюсь, вы не спали? — спросил он.
«Какая же я идиотка! — подумала Катинка. — Как только я его вижу, все мои страхи исчезают и этой жуткой тайны как не бывало!»
— Мы вас не потревожили? — продолжал Карлайон, стоя в дверях. ~ Неожиданно пришел мой друг, я пытался уговорить его остаться на ночь и подумал, что слуги, которые готовили комнату, могли вас разбудить...
— Понятно, — с трудом вымолвила Тинка. — Ваш друг... собирается остаться?
— Нет, он договорился с мисс Эванс, что она через полчаса приедет за ним в своей лодке. Ему нужно вернуться до темноты.
— Он проделал долгий путь ради короткого визита.
Карлайон иронически улыбнулся.
— Совсем как вы.
— За исключением того, что меня вы смогли убедить остаться.
— Мы не можем рассчитывать, что нам будет везти со всеми гостями, — сухо отозвался Карлайон. — Ну... я просто хотел извиниться. Вашей голове лучше?
— Спросите у миссис Лав, — сказала Тинка. — Она указывает мне, когда у меня должна болеть голова, а когда нет. — Решив, что зашла достаточно далеко, она выпалила: — Расскажите о вашем друге!
Карлайон застыл, держась за дверную ручку.
— Что вы хотите узнать о нем?
— Почему он разноцветный? — спросила Тинка и разразилась истерическим смехом.
Оставшись одна, она поднялась с кровати и быстро начала одеваться. «Это конец, — думала Катинка. — Мне нужно убираться отсюда. Если мисс Эванс будет перевозить через реку разноцветного мужчину, то может заодно перевезти и меня. Я незаметно выскользну из дома, побегу по тропинке вниз, и если внезапно появлюсь перед мисс Эванс и скажу, что хочу уехать, они не смогут меня остановить...» Мысль о том, что придется выйти из своего ненадежного убежища, пробраться через шоколадный холл в сырой вечерний воздух и бежать сломя голову по узкой тропинке, внушала ужас, но этого не избежать. Тинка оставила вещи, присланные из отеля — ночную рубашку, халат, шлепанцы, умывальные принадлежности — черт с ними, лучше купить новые, чем обременять себя тяжелым пакетом во время бегства. В коридоре не было никого. В комнате в дальнем конце горел свет, но она старалась не думать об Амисте и о жутких сдавленных криках... Ступеньки скрипели у нее под ногами, но мужчины разговаривали в гостиной и, очевидно, ничего не слышали. Сердце Тинки громко колотилось, но она спустилась на первый этаж, прихрамывая, прошла через холл мимо вешалки с деревянными глазами улитки, выбралась на свежий воздух, проковыляла по гравию за угол дома и начала, неуклюже подпрыгивая, спускаться по тропинке. Ее никто не преследовал — если не считать тех криков...
Где-то в покинутом ею доме кого-то или что-то истязали, возможно до смерти. Амисту или не Амисту... Амисту с большими голубыми глазами и мягкими вьющимися волосами или Амисту с покрытым швами белым одутловатым лицом, которое она вообразила себе в ночном кошмаре... Юную девушку, кричащую и корчащуюся в муках боли и страха. «Ну и какое это имеет отношение ко мне? Никакого! Все равно я не могу ничего сделать в присутствии этих людей. Разве я сторож брату моему{23}, и так далее...» Но ноги Тинки начали спотыкаться, скованные жалостью к беззащитной девушке, оставшейся в этой жуткой компании... Она заставляла себя идти дальше. «Я переправлюсь через реку с мисс Эванс, а как только доберусь до деревни, расскажу обо всем и потребую отвести меня в полицию. Должен быть хоть один полицейский в Пентр-Трист!» Мысль о деревенском полисмене была утешительной.