— Меня не заботит, какая вы журналистка, — сказал Карлайон. — Вы пронюхали о нашем секрете, проникли в дом и пытались в нем задержаться. Я позволил вам это — что мне оставалось делать? Не мог же я выставить вас под дождь на горный склон, подвернули вы лодыжку или нет. А если бы я так поступил, вы могли придумать что-нибудь похуже... Должен признаться, — добавил он, не глядя на нее, — все это вызывает у меня тошноту.
Тинка начала терять терпение.
— Я тоже сыта этим по горло! Кто я, по-вашему...
— Я уже сказал — журналистка.
— Да, я журналистка. Но я приехала сюда не для того, чтобы описывать вашу историю. Я никогда не слышала о... о несчастном случае и прочем. Откуда мне знать об этом? Вы сказали, что катастрофа произошла за границей, что вы привезли жену сюда тайно — каким образом «А ну-ка, девушки» могли об этом пронюхать? Так называется журнал, где я работаю — там печатают разную чепуху вроде того, как одеваться на четыре фунта и выглядеть кинозвездой, когда можно позволить вашему парню целовать вас и как выйти замуж за босса. Как мы могли узнать о несчастном случае, даже если бы писали о таких вещах?
— Тогда почему вы явились сюда?
— Я уже тысячу раз говорила вам: мне писала девушка из этого дома, называющая себя Амистой. Она рассказывала о вас, о миссис Лав, о Дее, даже о разносчице молока и мужчине, приходившем чинить канализацию — Дее Джоунсе Ач-и-фай, с которым я вчера разговаривала в деревне... Вот вам и доказательство — кто мог сообщить мне, что он чинил у вас канализацию весной, несколько месяцев тому назад?
— Но вы же сами признались, что вчера разговаривали с ним.
— Господи! — Тинка откинулась на подушки. — Вы не верите ни одному моему слову!
— Потому что это полная чушь. Здесь никогда не было никакой девушки, кроме моей жены.
— Возможно, ваша жена...
— Когда ремонтировали канализацию, — прервал Карлайон, — моя жена была в лондонской лечебнице и еще ни разу не появлялась в этом доме. Все это ложь от начала до конца, мисс Джоунс.
Катинка чувствовала, что потерпела поражение. Она могла послать за письмами Амисты, получить подтверждение от мисс Давайте-Будем-Красивыми и других сотрудников редакции, положить все это перед Карлайоном с датами, почтовыми марками и всем прочим, но на это требовалось время...
— Я могу лишь снова сказать, что ничего не знала о вашей истории и не собиралась предавать огласке вашу личную жизнь... — Она жалобно посмотрела на него. Ее лицо, обычно круглое и безмятежное, было залито слезами, веснушчатый нос покраснел, влажные глаза блестели. — Неужели после нашего вчерашнего дружеского разговора под дождем вы можете считать меня настолько жестокой и бессердечной, чтобы причинить вред вашей жене? Неужели вы не верите в мою искренность?
Голубые глаза Карлайона на мгновение смягчились при виде ее горестного личика. Он глубже сунул руки в карманы, опираясь плечами на каминную полку.
— Обаяние — штука опасная, мисс Джоунс. Оно способно принимать любое обличье — быть веселым, забавным, приятным... Но самое опасное то, что оно всегда кажется искренним. Каким-то непостижимым образом профессиональные чаровницы всегда искренни, даже когда сами того не желают.
— Должна признаться, — с горечью промолвила Тинка, — что Катинка Джоунс в роли профессиональной чаровницы заставила бы моих коллег с Флит-стрит помереть со смеху.
— Все журналистки — профессиональные чаровницы, — заметил Карлайон. — Это входит в арсенал их средств. Добавьте притворное дружелюбие во время сиденья у валуна под дождем — и весь мир у ваших ног.
— Или радугу, — сказала Тинка.
Какой-то миг Карлайон выглядел так, словно она дала ему пощечину, но он тотчас же повторил: «Или радугу» и кивнул, словно говоря: «Один ноль в вашу пользу, мадам — можете радоваться!»
— Поэтому вы привели прекрасную шпионку назад в ваш дом, и она, ничего не подозревая, позволила вам дать ей снотворное...
Карлайон казался слегка пристыженным.
— У миссис Лав полно таких препаратов — разумеется, для Анджелы. Если бы мы нашли карточку прессы в вашей сумке, то знали бы, чего от вас ждать. Признаюсь, я был удивлен, когда карточки там не оказалось и когда мы поняли, что ваша лодыжка действительно повреждена. Но к тому времени вы уже видели мою жену.
— Я видела только лицо, склонившееся надо мной в темноте, а утром убедила себя, что мне это приснилось.
— Но ведь мы не могли об этом знать, верно?
— Почему ваша жена вошла ко мне в комнату?
— Она искала то, к чему вы впоследствии привели ее, — ответил Карлайон. — Зеркало. Все, что она хотела, это увидеть свое отражение. Мы заперли верхние комнаты и, как вы знаете, завесили шалью зеркало в холле — она вряд ли могла спуститься вниз без провожатого. Но нам пришлось объяснить ей, что в доме посторонний и она должна какое-то время не покидать свои комнаты. Для нее это означало, что ваша спальня с зеркалом на туалетном столике будет открыта. Она пришла посмотреть в ваше зеркало. Миссис Лав застала ее, склонившейся над вами.