— Если она вырастила девочку, то почему не присутствовала на свадьбе?
— Вроде бы тогда она была в Америке. По ее словам, она написала племяннице, что та может временно пользоваться этими вещами, «покуда мы в Штатах».
— А разве девушка не прислала бы тете свадебные фотографии?
— Тетя была больна, — объяснила Тинка. — Очевидно, она заболела до несчастного случая, так как сказала, что он вызвал рецидив. А это произошло во время медового месяца. Вероятно, она болела, когда прибыли фотографии, и либо не видела их, либо забыла о них. — Катинка понятия не имела, зачем ей нужно обсуждать это с мистером Чаки. — Если что-нибудь из этого появится в прессе, — предупредила она, — я все расскажу о вас мистеру Карлайону!
Поистине этот человек был пятном на профессии журналиста!
На рассвете Тинку снова разбудил легкий стук пальцев по подоконнику. «Черт бы побрал его наглость! — подумала она. — Не буду обращать внимания! Пускай свистит!» Мистер Чаки почти сразу же приступил к этому занятию, насвистывая заключительный куплет «Всю ночь напролет»{31}, покуда Катинка не вскочила с кровати, потеряв терпение и накинув просторное неглиже миссис Лав, и не подошла к окну в праведном гневе. Чаки удобно устроился снаружи, сидя на парапете балкона.
— Вы выглядите, как кулек из коричневой бумаги, который слишком велик для того, что в нем находится, — сказал он при виде Тинки. — Хотя говорят, что и в малом иногда содержится многое — это про вас, мисс Джоунс.
— Зато в вас не содержится ничего, что я хотела бы видеть. Убирайтесь, пока я не столкнула вас с балкона!
— Нет-нет, я хочу, чтобы вы поднялись со мной на чердак и увидели, что я там обнаружил.
— Старые гравюры? — холодно осведомилась Тинка.
Чаки расхохотался, приложив ладонь к губам.
— Уверяю вас, девушка, в моем обществе ваша честь в полной безопасности — я же говорил вам, что у меня дома трое детей. К тому же я предпочитаю более аккуратно упакованные кульки. Пошли!
— Я не собираюсь шпионить за Карлайоном и помогать вам добывать материал для вашей газетенки.
— Никакая газетенка тут ни при чем — просто любопытство. — Он перекрестил нагрудный карман пиджака, откуда торчал яркий носовой платок. — Ни слова не будет напечатано — клянусь честью!
— Сомневаюсь, что она у вас имеется, — сказала Тинка, но любопытство взыграло и в ней. — Это слишком опасно — нас услышат.
— Миссис Лав в другом крыле с миссис Карлайон. Дей храпит, как бегемот, — его слышно во всем доме. А мистер Карлайон... — Склонившись вперед, он взял ее за руку. — Посмотрите-ка туда.
Проследив взглядом за его указательным пальцем, Катинка вначале ничего не увидела, но когда ее глаза привыкли к серому утреннему свету, разглядела крошечную фигурку, пробирающуюся по горному склону.
— Эго Карлайон, — сказал Чаки, но Тинка уже об этом догадалась. Мысленно она представляла себе его изможденное лицо, печальные серые глаза, сутулые плечи — всю ту бесконечную усталость, которая побудила его отправиться холодным рассветом на одинокую прогулку. «Если этот прохвост собирается что-то разнюхать о нем, — с любовью и жалостью подумала Катинка, — мне лучше узнать, что именно...»
Они поднялись на чердак по маленькой лестнице. Снизу доносился храп Дея Трабла, а миссис Лав, несомненно, пребывала в комнате, соседней со спальней ее подопечной, поскольку прошлой ночью Карлайон сам заступил на дежурство. Очевидно, наркотик наконец погрузил в сон бедную Анджелу, что позволило Карлайону выйти из дому...
Мистер Чаки открыл маленькую дверь.
— Должно быть, он забыл запереть ее, когда поднимался за свадебной фотографией. Входите!
На чердаке было темно — лишь умирающий лунный свет поблескивал на оконном стекле, и муха, разбуженная приходом посетителей, назойливо жужжала: «Выпустите меня! Выпустите меня!» Стоящую в дверях Тинку охватил безотчетный страх.
— Я лучше вернусь.
Чаки взял ее за локоть и подтолкнул вперед.
— Не трусьте — входите!
— Давайте послушаем, храпит ли еще Дей.
Слабый звук храпа все еще слышался внизу. Чаки подошел к окну и протер пыльное стекло — вдалеке Карлайон все еще шагал вверх по склону.
— Мы в полной безопасности. Пошли!
«Выпустите меня!» — продолжала требовать муха.
Чаки поднял крышку кожаного сундука. Платья, блузки — красивые, но уже вышедшие из моды. Отпустив крышку, он открыл другой сундук. Нижнее белье — шелк, атлас и кружева. Следующий чемодан — снова платья. Блестки на бархате сверкнули при свете его фонарика. Чаки открывал один сундук за другим... Обувь, шляпы, перчатки, чулки, пояса, прозрачные ночные рубашки, расшитые пеньюары, атласные домашние туфли без задников...