— Примерьте пару, — предложил Чаки, фамильярно бросив их Катинке.
— Вы просто ужасны! — воскликнула она, но, не в силах противостоять искушению, продела босые ноги в изящные туфельки и прошлась в них по пыльному полу чердака.
— Возьмите их себе, — сказал Чаки. — Никто этого не заметит.
Тинка быстро сняла туфли и положила их в ящик.
— Вы самая аморальная личность, какую я когда-либо встречала. Я вовсе не собираюсь их брать.
— Взяли бы, не будь они вам великоваты, — усмехнулся Чаки.
— Вы для этого притащили меня сюда?
Но он уже открывал следующие сундуки, вытаскивая хорошенькие вещицы и кладя их на место.
— Так печально думать, — промолвила Тинка, стоя в этой пещере Аладдина, — что бедняжка больше никогда ими не воспользуется.
— Ей может стать лучше.
— Она уже не захочет их надевать. — Катинка вертела на пальце шляпку, но представив себе это очаровательное изделие на изуродованной голове, ощутила тошноту и отбросила ее. — Это ужасно! Ради бога, давайте уйдем отсюда?
— Почему он не избавится от этих вещей? — спросил Чаки.
— Как он может так поступить? Это означало бы., конец всему. А кроме того, они принадлежат не ему, а Анджеле. — Забыв о рискованной ситуации, Тинка уставилась на переполненные сундуки. — Да и вообще, что можно сделать с таким ворохом чужой одежды? Раздать друзьям? Но тогда будешь постоянно видеть старые вечерние платья жены на чужих женщинах. А продать их тоже нельзя — это выглядело бы проявлением жадности. Что касается благотворительности, то не могу себе представить, чтобы леди в стесненных обстоятельствах или неимущие служанки стали бы щеголять в столь роскошных нарядах. От них просто невозможно избавиться, и это самое ужас... — она оборвала фразу на полуслове, так как Чаки внезапно выключил фонарик.
— Вы что-нибудь слышите?
Тинка прислушалась, затаив дыхание.
— Нет, ничего.
— Этого я и боялся.
— Но в чем дело?
— Тише! — прошептал Чаки.
На чердаке все еще царили сумрак и безмолвие. Только муха жалобно жужжала на стекле, сквозь которое, как бледный призрак, проникал свет луны. Тинка застыла с колотящимся сердцем. «Лучше бы я никогда не приезжала сюда, — думала она. — Как бы я хотела оказаться в Лондоне в своей кровати и чтобы эти кошмарные приключения никогда со мной не происходили!» Плечо мистера Чаки казалось в темноте надежной твердыней. Он нащупал руку Тинки, поднес ее ко рту и поцеловал напряженные пальцы.
Катинка свободной рукой дала ему пощечину.
Чаки тут же отпустил ее руку. Она слышала, как он потирает ладонью щетину, отросшую за ночь на щеке.
— Прошу прощения, — сказал он, — но ради бога, не шумите!
Это умерило ярость Тинки, но она больше не собиралась терпеть подобных выходок.
— Включите фонарик!
— Ш-ш! Одну минуту! Я не зря его выключил.
— Включите его немедленно, или я подниму крик на весь дом!
— Обещаю включить, когда вы ответите, слышите ли вы храп Дея Трабла?
Тинка прислушалась.
— Да. А вы разве не слышите?
— Он снова захрапел, — с облегчением сказал Чаки. — Но на какое-то время храп прервался — я готов поклясться. — Он зажег фонарик.
— Как же ваши трое детей?
— Вообще-то их только двое, — признался Чаки. — А третий на подходе.
— Вам должно быть стыдно своего поведения! Пошли отсюда!
— Но вы еще не видели...
— И не желаю видеть, — прервала она. — Я сыта по горло вами, этим ужасным чердаком, сундуками и их содержимым. Поэтому я ухожу.
Но фонарик был у Чаки. Он пошел с ним в дальний угол и начал рыться в деревянном ящике с картинами и бумагами.
— Вот! Свидетельство о браке Анджелы Эрли и Чарлза Лайона, ратуша Мэрилебона{32}, приблизительно годовой давности.
— Значит, его настоящее имя Чарлз Лайон?
— А вы не знали? Конечно, Карлайон сообщил об этом инспектору Чаки! Он сократил имя, когда перебрался сюда — защитная окраска, чтобы держать репортеров подальше. Ха-ха!
— В свидетельстве указан его возраст?
— Вашему возлюбленному около тридцати трех лет, — сухо ответил Чаки. — Он описывает себя как живущего на «независимые средства». А свою жену как «художницу». Ну и ну!
— Художница? Это объясняет, почему они так привязаны к маленькому Сислею.
— К маленькому чему?
— К картине, невежда, — к зимнему пейзажу. Неужели вы не учились в школе?
— В школе-интернате.