— Господа присяжные, думаю, дело покажется вам абсолютно ясным...
Дей Трабл, который так серьезно говорил с ней о наркотиках, излагал свои религиозные убеждения, что человек должен терпеть страдания, ниспосланные ему Богом, и что, во всяком случае, не другие, а он сам делает выбор, принимать их или отвергать... Если он просто не пытался втереться к ней в доверие, то избрал странную тему, чтобы пустить ей пыль в глаза. Это привело Тинку к мысли о наркотиках. Почему Амисту-Анджелу так часто держали под пагубным действием морфия? Катинка думала о предлогах, под которыми Карлайон давал указания ничего не подозревающей (?) миссис Лав вводить жене морфий. Анджела возбуждена, Анджела нуждается в покое, Анджела страшно расстроилась, увидев свое лицо в зеркале... Видела ли в самом деле «Анджела» себя в тот день? Она стояла в холле издавая звуки, похожие на фырканье животного, которые могли означать что угодно. Карлайон заявил, что она плакала, так как наконец увидела свое лицо, проводил ее в спальню, велел дать ей морфий. Следующим днем она вела себя спокойно во время визита Катинки, но вечером снова впала в ужасное состояние — согласно Карлайону, просидевшему с ней всю ночь, -ив результате опять не обошлось без морфия. На рассвете Карлайон отправился в горы, а вечером Анджела-Амиста разбилась насмерть, упав в Таррен-Гоч...
Ставил ли Карлайон силки для кроликов во время прогулки на рассвете?
Дознание подошло к концу. Официальный вердикт: самоубийство в неуравновешенном состоянии и так далее и тому подобное... Выражение соболезнования безутешному супругу и всеобщее мнение, что беда незаслуженно обрушилась на такого прекрасного джентльмена, как мистер Карлайон — ибо Карлайоном ему, очевидно, было суждено оставаться и далее... Катинка вышла на улицу вместе с мисс Эванс.
— Что вы будете делать? Вернетесь домой и постараетесь забыть все это? — допытывалась разносчица молока, прежде чем поспешить по своим делам.
Инспектор Чаки прошел мимо, прямой, как штык, в роскошном костюме из голубого сержа, надетого по столь важному случаю. Карлайон пробирался сквозь толпу; Дей Джоунс и миссис Лав держались позади на почтительном расстоянии, точно два спаниеля, нервно увертывающиеся от собаки Баскервилей. Когда Карлайон догнал Катинку, она тихо поздоровалась.
— Добрый день, — отозвался он. — Я слышал, вы говорили обо мне с полицией.
— Полиция говорила со мной.
— Вот как? А я подумал, вы репетировали вашу историю для прессы? Или вы уже успели передать ее по телефону в Лондон?
— Вы очень несправедливы, мистер Карлайон, — сказала Катинка. — Я не сообщила об этом ни слова никому, тем более прессе, и не собираюсь этого делать. А ваше имя я не упоминала ни единой душе, кроме ваших домочадцев.
— Исключая, конечно, полицейского инспектора.
Она вышла из себя.
— Если бы я рассказала инспектору все, что знаю об этом деле, и не утаила бы улику, о которой мне следовало кричать во весь голос, присяжные вынесли бы совсем иной вердикт! Я пошла на колоссальный риск, чтобы защитить ваше имя, а вы только говорите обо мне гадости!.. — Она отвернулась, как обиженный ребенок, чтобы скрыть слезы.
Карлайон остановился у поворота дороги, ведущей к реке.
— Улика? Какая улика?
— Силок для кроликов, который лежал возле тела — рядом с ногами. Мисс Эванс видела его там. Она видела, как вы бросили его в пропасть после того, как туда упала миссис Карлайон. И я тоже видела. Я просила мисс Эванс не говорить об этом, чтобы избавить вас от лишних вопросов. Нас обеих могли отдать под суд за сокрытие доказательств.
Сердце Катинки подскочило при виде смертельной бледности его лица, но он всего лишь холодно произнес:
— Вы поступили очень неразумно, утаив это. Лучше немедленно сообщить об этом инспектору. Вот он — идет впереди нас.