Читать! Не писать, когда смыкаются глаза… И прекратить, наконец, тянуть резину отношений с человеком, с которым она жила просто потому, что больше жить было негде.
Выходной, выпадающий так, будто это счастливая цифра в лотерее, Ирина уже собиралась было посвятить поискам нового жилья, как вдруг Аня сообщила о знакомой подруге. Та собиралась обратно в Харьков, освобождая тем самым койку и драгоценный угол на Оболони. Правда, жить придется с хозяйкой, а соседнюю комнату занимал какой-то парень-строитель, но, по отзывам, был он адекватным, и главное, дома его редко видели. Ирина долго не раздумывала.
Таксист, судя по звукам в телефоне, жевал жвачку и задавал слишком много вопросов.
— Подъезд внутри двора или с улицы?
— С улицы.
— А шмоток много?
— Шмоток нет. Есть личные вещи.
— А дорогу у вас там не перерыли?
Последние два дня были проведены в ступоре мирного усталого молчания. Они избежали прощания, панически боясь, что оно может развернуть ситуацию в сторону примирения.
Ирина съехала в субботу утром, пока Сергей ходил за сигаретами и привычно задержался «потереть с пацанами». Такси появилось с одной стороны дома, а он просидел на лавочке с другой. Квартиру Ирина оставила незапертой.
Уехав, Ирина решилась на звонок. Пояснила все ровным, тихим голосом, будто говорила с работы.
— Я комнату вымыла. Постельное белье из стиралки забыла вынуть — придешь, развесишь. Ключи на столе. Только брелок слетел и за диван закатился — я не смогла достать. Извини…
— Ладно… Не проблема, — хмуро отвечал Серега.
— Так, что еще?.. Ничего, — подытожила Ирина с нарастающей растерянностью. — Ну? Тогда все? Пока?
— Пока, — пробормотал он.
Они прервали связь почти одновременно. Это неуместное «пока» терзало Ирину ровно пять минут. Сергей не мог успокоиться до вечера, а одной ночи в пустой квартире ему хватило с лихвой. Наутро он также стал собирать вещи. Придя на работу, затребовал свой законный остаток отпуска и еще в обед уехал к родителям в Калиновку.
На сковородке весело скворчали биточки. Марина из ванной настойчиво повторяла, что она не будет есть, ей некогда.
— Я и слышать этого не хочу, — ответствовала ее мама, подбоченясь у плиты и орудуя вилкой. В шаге от нее возлежал на линолеуме Барри и умирал от густых, навязчивых запахов.
— Мама, включи вытяжку! Запах из кухни даже сюда слышно!
— Что?.. Марин, иди к столу. Ты отощала так, что скоро будешь падать в голодный обморок. Есть ей некогда… Хотела бы я взглянуть в глаза твоему начальству. — Она скосила взор вниз и повела угрожающе вилкой. — Да, нахлебник? Щуришься? Не щурься — ничего не получишь!
— Господи, мама. Мы же купили тебе микроволновку. Зачем все время что-то жарить, если можно просто подогреть?
— Не учи меня… Я жизнь прожила без микроволновок ваших. - Хозяйка выключила огонь, нагрузила со сковородки вторую тарелку и со строгим оскалом пресекла реакцию Барри. — Не вздумай лезть мне под ноги, понял?! Не дай Бог ты хоть посмотришь на эту тарелку! Брысь отсюда!
Взмах руки с вилкой вынудил Барри сдвинуться с места и попутно вильнуть хвостом по грузным щиколоткам старухи. Подозревая, что он вновь запутался в ее ногах, сердито набухая, она скоблила вилкой подгоревшее дно давно испорченной сковородки. Барри потерся о ее голень, коротко мяукнул. Поворачиваясь и не глядя вниз, старуха сделала короткий шаг, который наклонил ее преклонный вес не в ту сторону. Решив, что в следующую секунду она непременно наступит ногой на кота, как уже бывало пару раз, хозяйка шатнулась обратно. Сведенные вместе ноги зацепились одна за другую, руки не нашли никакой опоры, и через мгновение, хрюкнув с огорченным испугом, она повалилась на пол во весь рост, чудом не подмяв под себя Барри. Вилка с колким звоном ускакала под стол. Громкий выдох боли взорвал кухню, Барри в панике шмыгнул под скатерть и присоединился к вилке.
Вбежавшая Марина увидела распростертую на линолеуме мать — старуха, свесив с плеча голову, уткнулась ею в пол и стонала с нарастающим гневом.
— Мама!
— Гос-споди…
В следующую минуту за окном кухни потемнело от крика Марининой мамы, которую «убил бес». Она звала на помощь и одновременно умоляла дочь не подходить, потому что подойти должна была смерть. Ангел, доселе охранявший Барри от гибели, съежился в комок и бесследно исчез, оставив под кухонным столом беззащитное, дрожащее тело.
В темной теплой дамской сумке Барри ощущал под собой мелкие твердые леденцы, которых у Марины набралось с полтора десятка за последний хлопотный месяц. Он боялся ворочаться и мяукать, потому что чувствовал край пассажирского сидения — его куда-то с любовью везли в машине. В щелку замка Барри мог просунуть нос и, пожалуй, даже голову, но смиренно замер и не подавал звуков.