Как мне не хотелось уходить из поселения при зоне, точно так же мне не хочется, грустно или, быть может, страшно заканчивать эту книгу. В попытке оттянуть описание дальнейших событий буду цепляться за события и остановлюсь на инциденте с нищенкой, сидящей перед церковью. Она приняла странную позу, которую я все чаще вижу у нищенок и в М***, характерную особенно для выходцев из Средней Азии: нечто среднее между стоянием на коленях и лежанием; чтобы не упасть, под мышкой у нее был зажат посох, которым она упиралась в землю, почти лежа, но все-таки не лежа, а стоя на коленях под неестественным углом. Перед ней была картонка с надписью «ПОМАГИТЕ УЕХАТЬ В ПИТЯРАНТУ АГРАБИЛИ МОШЕНИКИ НЕТ ДЕНЕГ СЫНУ ТРЕБУЕТЬСЯ ОПЕРАЦИЯ», и она непрерывно плакала. Я мимолетно подумал, что где-то ее видел, рассеянно кинул ей копеечку — впрочем, копеечки у меня же давно не было, я дал ей яблоко, добытое в столовке в административном здании. Блади, не ходи домой, беги сразу, прошелестела нищенка. Не ходите туда, Уормолд, вас хотят отравить. Холодок прошел по моей спине, я бросился к нищенке и заорал: что? что?!? — но она только отворачивалась, пряча от меня свою бессмысленную таджикскую голову, прикрытую платком, и испуганно прятала яблоко. Ветер дул и дул, и стремительно становилось холоднее. Начиналась осень.
В недоумении и с плохими предчувствиями я вернулся домой. Ветер трепал мою бороду. Нина была какой-то грустной. Собралась, спросил я ее. Собралась. День тянулся медленно, но вот наступил и вечер. Собралась, спросил я Нину. Собралась. Ну, пошли. Нина нервно посмотрела на настенные часы и сказала: погоди, давай через пятнадцать минут. А что такое? Ну… давай через пятнадцать минут. Живот прихватило. Ну, давай, куда спешить, давай через пятнадцать минут, сказал я. Я ее понимал: мне тоже было уходить как-то стремно. Она сидела там не пятнадцать минут, а все двадцать пять. Я пока пытался дозвониться де Селби, но сети все не было как не было. Весь день сегодня сети не было. Наконец Нина вышла. Ну что, готова, спросил я ее. Готова. Ну, пошли. Сейчас. Давай присядем на дорожку. Когда мы присели, раздался стук в дверь. Кто бы это мог быть, фальшиво удивилась Нина. На пороге стояла вооруженная охрана лагеря и Эрвин Шредингер собственной персоной. Ну, кто здесь украл наши документы, преувеличенно весело и кривляясь спросил Шредингер. Кто у нас тут Владимир? Нина отошла ко мне и поцеловала в губы, взасос. Мы не целовались давно, давно. Не время тут целоваться, подумал я, а Шредингер сказал: взять его| Вохровцы схватили меня, связали за спиной запястья и потащили наружу, а Нина-Иуда, осемененная мной, плакала, уж теперь и не уверен, искренне или нет. Прощай, Нина, сказал я, а она отвернулась от меня и сказала: Товарищ Роман, оружие из-под дров выдано сегодня кому следует. И один из вохровцев, по имени Кошкин, сказал: спасибо, я всегда считал вас верным товарищем, а Нина ответила: нет, я только с сегодняшнего дня верный товарищ. Больше я ничего не видел и не слышал.