Распахнув дверь, он позвал громадного пса в гостиную и пригласил в своё личное кресло – восхитительно изодранное и устланное кошачьим духом частное владение. Он никогда и ни с кем не делил это кресло, ни кошки, ни собаки, ни люди не имели права даже приближаться к нему; но сейчас он подбодрил старого пса, и тот, кряхтя, забрался на сиденье.
Вытянувшись на мягкой потёртой подушке, Руби положил морду на ручку кресла и тяжело вздохнул. Джо устроился рядом с ним.
Кресло находилось в его распоряжении с тех самых пор, как Клайд нашёл едва живого раненого котёнка в сточной канаве Сан-Франциско. После нескольких нелёгких дней у ветеринара бедолага наконец оказался в доме. Клайд устроил для него чудесное ложе в коробке, однако кот предпочёл синее кресло единственное действительно удобное кресло в доме. Клайд спорить не стал. Джо всё ещё оставался несчастным больным котенком, который едва не расстался с жизнью. Ещё в младенчестве Джо уяснил, что если правильно сыграть на человеческой жалости, то можно добиться чего угодно.
И с того самого момента, когда он впервые свернулся калачиком на ярко-синем кресле, этот предмет мебели стал принадлежать ему. Кресло уже давно перестало быть синим, оно выцвело до какого-то неопределяемого оттенка и сплошь покрылось серым подшерстком. Подлокотники и спинка были в клочья разодраны в результате ежедневной заточки когтей; из-под жалких остатков ткани торчала мягкая белая набивка. Этот материал, перемешанный с роскошной серой шерстью, создал удивительную текстуру поверхности, настоящее произведение искусства.
Старый пёс, развалившись в кресле, глубоко втянул носом воздух, обнюхивая обивку, и обслюнявил пухлый подлокотник, а затем снова вздохнул – от одиночества и жалости к себе.
– Ладно тебе, Руби. Держи хвост пистолетом. Доктор Фиретти хороший врач.
Руби перевел удрученный взгляд на Джо и снова горестно затих.
Джо устроился рядом, облокотившись на мощное собачье плечо, и лизнул Руби в макушку. Однако он и сам чувствовал себя потерянным. Он очень переживал за Барни. Внезапная болезнь ретривера оставила у Джо ощущение пустоты, непривычной беззащитности и подавленности.
Он ещё долго оставался рядом с Руби, пока старый Лабрадор не уснул. Ему удалось утешить друга, однако и сам Джо нуждался в утешении. Ему сейчас позарез нужны были чьи-то ласка, тепло и сочувствие. Он оглядел знакомую комнату, своё драное кресло, вытертый ковер, побитый телевизор, голые светлые стены. Этим утром их с Клайдом холостяцкое логово больше не казалось ему уютным, а наоборот – одиноким и заброшенным.
Джо поднялся. Нужно было что-то делать.
Ему сейчас требовалось нечто, что могло бы поднять дух, чьи-то забота и угощение, чего в данный момент его собственный дом предложить не мог.
Напуганный своим болезненным состоянием, он в последний раз лизнул голову пса и выскочил из дома. Пробежав немного трусцой, он прибавил темп и помчался через весь город – через Морской проспект, мимо закрытых магазинов и ресторанчиков, откуда пахло оладьями, беконом и кофе, мимо закрытых галерей и запертой почты.
Уже за квартал до дома Вильмы Джо увидел, что на кухне горит свет – его отблески падали на большой дуб перед домом. Пахло свежеиспечёнными имбирными пряниками. Джо рванул к этому гостеприимному жилью, словно спасающийся от школьных забияк мальчишка к собственному дому.
Он промчался через двор и взлетел по ступенькам прямо к ярко светящемуся квадрату кошачьей дверки, нырнул в неё и оказался на приветливой и уютной кухне Вильмы. От пряничного аромата у него сжимались когти и топорщились усы.
Дульси стояла на столе и смотрела на него, удивляясь столь решительному вторжению. Некоторое время она изумлённо разглядывала Джо широко распахнутыми глазами. Её мордочка была мокрой от молока, к влажной шерсти прилипли пряничные крошки.
– Что случилось? У тебя кошмарный вид: уши опущены, даже усы обвисли. Что произошло?
– Это из-за Барни. Клайд повёз его к ветеринару.
– Но… он же не мог попасть под машину? Он ведь никогда не выходит на улицу.
– Ему стало плохо. Что-то внутри, ему было очень больно.
– Ничего, доктор Фиретти…
– Он уже старый, Дульси. Я не знаю, что может сделать доктор Фиретти.
Он запрыгнул на стол и прижался к ней, чтобы хоть как-то утешиться. Она лизнула его в ухо и накрыла своей мягкой лапкой его лапу. Вокруг них сине-белая кухня Вильмы сияла чистотой и уютом.
Лучи утреннего солнца проникали сквозь чистые окна, жемчужно сияя на сине-белых обоях и синих формах для пирогов и печенья. За ромбовидными стеклами дверок буфета поблёскивала синяя керамическая посуда. Обстановка в доме Вильмы всегда действовала на Джо успокаивающе, а уж сегодня утром я вовсе растрогала до глубины его дикой кошачъей души. Он вздохнул и лизнул Дульси в ухо.
Она подтолкнула к нему пряник и снова склонила голову отщипывая кусочки сладкого лакомства и запивая молоком из своей китайской расписной плошки. С голодным азартом Джо пристроился рядом. Кто сказал, что кошки не любят свежую выпечку, просто не слишком хорошо их знает. И пока не исчезли последние крошки и последние капли молока, Джо и Дульси не разговаривали. На его намокших усах и зубах налипли пряничные крошки, но чувствовал он себя определенно бодрее.
Он знал, что ничего не может сделать для Барни, только ждать и надеяться. Молиться он не привык, но частенько задумывался, действительно ли кошачья молитва доходит до неких высших сил, если, конечно, эти силы и впрямь существуют где-то в неведомой дали.
Он взглянул на Дульси, которая изящно умывалась, величественно восседая посреди стола.
– Я думал, что тебе ставят еду на коврик. С каких это пор Вильма стала делить с тобой стол?
Дульси бросила взгляд на свою чашку и усмехнулась.
– Когда я сказала ей, что ты ешь на столе. Ей бы не понравилось, что Клайд избаловал тебя больше, чем она меня.
– А у вас тут мило, – сказал Джо, спрыгивая вниз. Обычно он не замечал деталей интерьера, пока Дульси не привлекала к ним его внимание. Но Вильма недавно обновила обстановку. Её племянница Чарли помогла ей частично перекрасить стены в белый цвет, повесить кружевные гардины и белые жалюзи. Вильма также продала толстые потрепанные ковры и купила несколько кирмановских и сарукских ковров насыщенных тонов; поваляться на них – просто наслаждение. Дюжина рисунков Чарли с изображениями животных были оправлены в золотистые металлические рамки и украшали передние комнаты. Там было несколько портретов Дульси и даже один портрет самого Джо, которым он гордился больше, чем обычно мог себе позволить. Диван был перетянут тёмно-синим бархатом, шелковистым, как роскошный мех Дульси, а её любимая голубая шаль была переброшена через подлокотник именно так, как нравилось кошке. Три мягких стула заново обили красно-зелёным твидом. А над камином висел громадный пейзаж маслом, изображающий холмы и крыши Молена-Пойнт. Картина в красно-зеленых тонах была написана Джанет Жанно за несколько лет до её гибели.
Кот выбежал в гостиную вслед за Дульси и запрыгнул на стол Вильмы, освещенный лучами раннего солнца, которые лились сквозь белые планки жалюзи.
У них под лапами лежала развернутая карта Молена-Пойнт.
– Вильма оставила это для нас?
Дульси улыбнулась. Рядом с картой располагалась стопка газетных вырезок о воровке – домушнице – ксерокопии статей, которые Дульси читала в библиотеке.
Джо почесал ухо.
– Если бы Клайд знал, что Вильма поддерживает нас, предоставляя карты и газетные вырезки, его бы просто хватил удар.
Клайд не любил, когда Джо изображал из себя сыщика. Для такого мужлана, как Клайд, подобное чрезмерное беспокойство казалось странным.
– Всего лишь несколько пустяковых заметок и карта, – сказала она. – Это вряд ли можно назвать поддержкой. К тому же Вильма никогда не помогала нам прежде. Во всяком случае, я никогда этого не ожидала. Она и понятия не имела, что мы занимались расследованием убийства Бекуайта.