- Да? - осторожно сказал Павел в трубку. Заклятье снято. Возобновилась речь. Язык - он пошевелил им - бодро ворочался. - Да! - сказал Павел более радостно.
- Ты там чо... б...дь... нас расхолаживать... уснул б...дь... - Голос был сиплый, часто срывался, переходил в невнятный неразборчивый хрип. Но кое-что разобрать было возможно. Отчетливо проступала враждебность.
- Да! Да! Это котельная! - обрадовано закричал Павел. - Кто? Я? Полностью с вами согласен! Сейчас поддадим!
- Ну, ты давай... - сказал жилец более миролюбиво. Очевидно, подобной реакции со стороны кочегара он не ожидал и несколько растерялся. Готовность Павла исправить положение, вместо того, чтоб послать, ошеломила его. - Ну... А то сам понимаешь... Бить тебя придем... Соберемся все недовольные...
- Приходите, конечно, - сказал Павел, радуясь живому общению. Перспектива избиения от себе подобных его даже устраивала. - А насчет температуры не беспокойтесь. Сейчас нагнетем.
За спиной возникло сопенье. То же, что в трубке, и даже с потрескиваниями. Он развернулся всем телом - нет опять никого. Раздался стук - и опять за спиной. Оглянулся - бутылка упала. Наверно стол покачнул. Он не дал ей скатиться на пол, боясь, что разбившись, она что-нибудь подожжет, в бутылках еще оставалось по несколько капель. Он снял со стола обе и сунул под лавку.
За всей этой мистической суетой и сумятицей он совершенно забыл об ужине. Впрочем, его арматурщики съели. Он к нему даже притронуться не успел. Но голод давал себя знать. Верно, все калории вышли с холодным потом. Извиваясь и приплясывая от нетерпения, что отдаленно напоминало танец голодного живота, он придвинул к себе банку с консервированными языками, чертыхнувшись на очередной телефонный звонок.
Одной рукой он взял трубку, а другой почти механически вынул из банки язык, сунул в рот. Язык оказался скользкий и едва ль не живой. Ибо сам проскользнул ему в горло и далее - в пищевод. Не пришлось даже глотать его внутрь себя.
Занятый этими ощущениями, он не сразу сообразил, что ругань в его адрес у левого уха принадлежит мастеру.
- Да-да, - сказал Павел.
- Согласен значит? - смягчился мастер. - Ну вот. А то жалуются на тебя. Температура, то, сё. А у некоторых дураков - дети. Холодно им ползать по полу.
- Детям спать уж пора, - сказал Павел.
- Пора, - согласился мастер. - Но некоторые еще ползают. И мне спать не дают. Ты там часом не пьян? Ну-ка дыхни.
- Что, в трубку?
- А куда же еще?
- Ну...
- А ты дыхни...
Павел дыхнул. Мастер на том конце провода замер, словно принюхивался. В трубке уже не поскрипывало, но посторонние звуки присутствовали, словно работала восточная радиостанция. Дикторша лепетала что-то неведомое на незнакомом неземном языке, не по-нашему, по-кассиопейски, или на наречии мумми-троллей, быть может. Речь ее напоминала повизгиванье. Бренчала струна.
- Ты вот что. Сходи сними показания. И доложи. Я подожду, - велел мастер.
Температура была несколько ниже заявленной, давление же было в норме. Самописец продолжал пописывать, извилистое слово, что вышло из-под его пера, теперь напоминало 'ханум'.
- Добавь градусов, - распорядился мастер, когда Павел вернулся и доложил. - А очки те же держи. И не дай бог, опять меня тревожить начнут жильцы. Будь здоров.
- Яволь.
И только повесив трубку, Павел сообразил, что забыл пожаловаться на напарника. Который так и не объявился, кинув его на волю непонятных существ. Доложить же о существах он побоялся. Вышел к котлам.
Звуки снаружи стихли. Ни треска пламени, ни возгласов поджигателей. Прежде чем приступать к поднятию температуры, Павел подтянул к окну лестницу, стоявшую в дальнем углу и изредка используемую для ревизии и ремонта котлов. Выглянул - и едва с лестницы не упал: в непосредственной близи от него, на высоте окна, то есть метрах в трех над землей, завис параллельно земле, распластав руки, покойник. В том, что это покойник, хоть и хорошо сохранившийся - сомнений не было. Взгляд его был застывший, остановившийся, и на Борисова мертвяк почти не глядел. Только когда его колебало потоком воздуха, взор его равнодушно скользил по амбразуре. Уж это не тот ли участковый - милицейская форма намекала на это - о смерти которого от первых морозов Данилов упоминал? Которому перед смертью тоже баба явилась во всей своей наготе?
Экс-участковый заколыхался и попытался подгрести к амбразуре. Однако слабый, но встречный поток воздуха помешал ему это осуществить.
- Именем закона... отопри... - сипло и прерывисто прорычал труп.
- Это не твой участок, - возразил Павел, до белых ногтей вцепившийся в лестницу. - И здесь работает не закон, а понятия.