Проглотив свою порцию, котёнок принялся сосредоточено умываться, дожидаясь Яна. А он, умильно пронаблюдав трапезу Лики, сам принялся за еду. Позже насытившись, потягивая травяной чай, Ян задумался о том, как можно научиться понимать котёнка и почему она не оборачивается в человеческое тело.
Ян сходил к командиру отряда, чтобы получить отсрочку от службы, ведь котёнок потребует все его время и в ближайшее время он не сможет выполнять своих обязанностей отрядного целителя. Хоть они и вернулись, только что, с рейда, но по графику им снова выходить через 5 дней. А рейд может длиться 10-14 дней, а то и дольше, в зависимости от неживых тварей с плато.
Потом Ян с Ликой вернулись в комнату и продолжили увлекательную игру – угадай слово. Что очень быстро надоело Лике, - ей хотелось бегать, прыгать, играть, гулять. Поэтому Ян почти ничего не добился от детеныша и просто отдался на волю своих чувств. Когда ребенок радовался, его самого охватывала такая эйфория, что было страшно, от такого погружения друг в друга. Ведь если Ян расстраивался, детеныш тут же чутко чувствовал это, и ластился. Хотя все игры и проказы не выходили за рамки детского восприятия, иногда у Яна возникало чувство, что ребенок достаточно взрослый. Погуляв в окрестностях крепости, облазив ее со всех сторон, обошли все хозяйственные постройки, Ян показал все закутки и лазы. Ведь он планировал как-то оставить ребенка, чтоб была возможность уйти в послеследующий рейд. Ян ломал голову над тем, кого можно попросить присмотреть за ребенком, пока он отсутствует. Ему даже не пришло в голову, что надо детеныша куда-то пристроить и отдать. В голове была только одна мысль – «она моя».
Лика.
Мы так весело гуляли вокруг крепости, что эйфория просто била из меня фонтаном. Меня не беспокоили воспоминания о моей земной жизни, страшные воспоминания самой Ангелики о смерти матери и других людей в обозе, душа котенка, как будто, отстранила меня от этого груза тяжких воспоминаний и с упоением познавала новую жизнь. Меня, просто переполняли чувства, - мне хотелось гоняться за своим хвостом, прыгать за щебечущими птичками, сунуть нос к лошадям, посмотреть и чуть не упасть в колодец, ловить жука, стащить рубашку и гонять с ней по площади, развевая ее словно флаг и еще множество моих «хочу». Иногда, конечно, Ян сердился на некоторые мои проказы, я чувствовала это прямо в своем сердце, тогда я подскакивала к нему, умильно заглядывая в лицо, делала большие глазки, и ластилась, непрерывно мурча. Тогда Ян смягчался, и нас снова охватывало какое-то нереальное ощущение счастья. В конце дня, набегавшись и напрыгавшись, выплеснув все свои детские «хочу», я потихоньку начала пытаться уравновешивать свои человеческие и животные инстинкты. Если мне хотелось погонять за веревочкой, то я уже пыталась думать о том, а зачем это надо. Что, впрочем, не помешало мне опять залезть в кровать к своему Яну и, под его ворчание о грязных ногах, блаженно уснуть, уткнувшись в бок, вдыхая его запах, слушая любимое сердцебиение.
Ян.
Вечером, лежа в кровати, я все вспоминал сегодняшний день, почти по минутам, как последний скряга, пытаясь уложить эти светлые воспоминания в закорма своей памяти.
Надо попробовать завтра начать учить ее. Надо снова проконсультироваться с Гейбом, о том, как они учат молодняк перекидываться. Попробовать съездить из нашей крепости в центральный форт, может в местной библиотеке, что-то есть по таким оборотням. Интересно, какой у нее возраст, откуда она, есть ли родные. Эта мысль невольно заскребла душу. Ревниво хотелось быть единоличным владельцем такого счастья, что даже стало стыдно. Ведь ребенок пережил невероятную трагедию – потерялся, чуть не утонул, родные наверняка вызвали бы ее радость от воссоединения. Но ревность тихонько подсовывала мысли, что ей с ним сегодня было очень хорошо, она была счастлива и никто нам больше не нужен. Тряхнул головой, чтоб избавиться от таких мыслей и немного повернулся, чтоб снова посмотреть на сладко спящего детеныша. Он вызывал во мне щемящее чувство нежности. Хотелось укрыть его от всего мира. Слушать ее мурлыкание, бесконечно смотреть на шкодливую улыбку от уха до уха. А эти большие глазки заставляли меня забыть все на свете. Интересно, какая она в человеческой ипостаси. Я уже ее люблю любую, за этот искрящийся взор и наши молчаливые диалоги, когда поднятая бровь или положение усов говорит намного больше слов.