— Бакстер! — Женщина остановилась и нетерпеливо повернулась к нему.
— Чего Симмонс мне не сказал?
Несколько человек, сгрудившихся у нее за спиной у широкого окна от пола до потолка, отошли в сторону. Не успела она ответить, как Волк, будто споткнувшись, застыл на месте и устремил взор на единственный источник света, который находился в комнате еще до прихода полицейских: небольшой прожектор, освещающий темную сцену…
Обнаженное тело, скрючившееся в неестественной позе, казалось, парило в футе над заскорузлым полом. Виднелась только спина покойного, сам он, казалось, смотрел в огромное окно. Сотни практически невидимых нитей поддерживали фигуру в нужном положении, но для надежности ее еще закрепили двумя промышленными железными крючьями. Волку понадобилось некоторое время, чтобы определить самую жуткую деталь этой сюрреалистичной сцены: к белому туловищу была приставлена черная нога. Не в состоянии понять, что предстало его взору, он сделал еще пару шагов. Подойдя ближе, детектив заметил гигантских размеров стежки, удерживающие вместе разрозненные части тела: черную и белую мужские ноги; большую белую мужскую руку и загорелую женскую; спутанные иссиня-черные волосы, тревожно спадавшие на стройное, покрытое веснушками белое женское тело.
Бакстер вновь подошла к нему, явно смакуя выражение отвращения на его лице.
— Он не сказал… что тело у нас одно, а жертв шесть… — весело прошептала она ему на ухо.
Волк опустил глаза. Он стоял в том месте, куда гротескное тело отбрасывало тень. На полу диспропорции силуэта еще больше бросались в глаза, сочленения казались еще уродливее.
— Какого хрена здесь делают журналисты? — закричал Симмонс, не обращаясь ни к кому конкретно. — Клянусь честью, дыра, через которую в этом отделе утекает информация, вполне под стать пробоинам «Титаника». Увижу, что с газетчиками кто-то разговаривает, выгоню к чертовой матери.
Волк улыбнулся, прекрасно понимая, что Симмонс лишь играет роль строгого руководителя. Они были знакомы вот уже больше десяти лет и до истории с Халидом Волк даже считал его другом. На самом деле за личиной напускной бравады начальника скрывался умный, способный и внимательный офицер полиции.
— Коукс! — направился к ним Симмонс. Он был чуть ли не на фут ниже Волка, уже разменял шестой десяток и отрастил авторитетное брюшко. — Мне не говорили, что сегодня можно вырядиться в штатское.
Волк услышал, что Бакстер тихо захихикала, и решил прибегнуть к той же тактике, которой воспользовался в разговоре с ней, то есть не обращать внимания. Повисла неловкая пауза. Симмонс повернулся к Бакстер и спросил:
— Где Адамс? — спросил он.
— Кто?
— Адамс. Твой новый напарник.
— Может, Эдмундс?
— Ну хорошо. Эдмундс.
— А я откуда знаю?
— Эдмундс! — полетел по забитой людьми комнате крик Симмонса.
— У тебя новый напарник? — спокойно спросил Волк, не в состоянии скрыть в голосе нотку ревности, услышав которую, Бакстер улыбнулась.
— Я при нем нянька, — прошептала она. — Его перевели из отдела по борьбе с финансовыми преступлениями. На своем веку он видел не больше пары трупов и наверняка после этого плакал.
Молодому человеку, протолкавшемуся к ним через толпу, было лет двадцать пять, не больше. Стройный, как тополь, он выглядел бы безупречно, если бы не спутанные рыжеватые белокурые волосы. Парень держал в руке открытый блокнот и заискивающе улыбался начальнику.
— Что говорят эксперты? — спросил Симмонс.
Эдмундс пролистал несколько страниц.
— Элен заявила, что в квартире до сих пор не найдено ни капли крови. При этом криминалисты подтверждают, что части трупа принадлежат разным жертвам. Их варварски ампутировали, вероятно с помощью обычной ножовки по металлу.
— Чего-нибудь нового Элен не сообщила? — фыркнул Симмонс, брызгая слюной.
— Ну как же… Ввиду отсутствия крови и сокращения кровеносных сосудов в местах ампутации…
Симмонс закатил глаза и посмотрел на часы.
— Мы можем с уверенностью сказать, что конечности отрезали уже у трупов, — закончил молодой полицейский, явно довольный собой.
— С Эдмундсом в ее рядах полиция у нас работает на грани фантастики, — с сарказмом в голосе произнес Симмонс. И тут же заорал: — Может, ты сотрешь с лица эту идиотскую рекламную улыбку для безголовых, будто сошедшую с пакета для молока? Спасибо.