Мы ожидали увидеть груду сырых лачуг, но всё оказалось гораздо хуже. Огромные частные дома располагались друг от друга на расстоянии вытянутой руки. Внешне ухоженные со свежей штукатуркой и сияющими новизной крышами, они выглядели так затратно, что не каждый боец из моего взвода смог бы позволить себе нечто подобное.
Глухие заборы достигали пяти метров, и были построены из дорогого английского кирпича, убогая тропинка из рваного будта прямо перед городом вмиг обрывалась, и превращалась в широкую многополосную асфальтовую магистраль, а между некоторых приоткрытых ворот за нами подглядывали новенькие немецкие спортивные автомобили.
Было совершенно непонятно, зачем нужен спорткар там, где асфальта хватает только на разгон от нуля до ста двадцати, без учёта торможения, но местные явно считали иначе. Периодически из ворот выходили молодые черноволосые люди и девушки, и глядели на нас с осторожностью недоверием и подозрением. Они доставали свои смартфоны, и постоянно фотографировали нас. Меня заинтересовало что они делают, и прислушавшись я понял: Они наводят камеры смартфонов на надписи на наших грузовиках. Смартфоны распознавали написанное и проговаривали значение надписей из динамиков.
Странность людей меня так насторожила, что я связался со всеми водителями, и приказал им быть начеку. А сам занялся тем, что пытался отыскать в этом себе хоть одну мазанку или лачугу, визуально нуждающуюся в гуманитарке. И вскоре нашел.
Та лачуга и была нашим пунктом назначения. Это была вусмерть разрушенная, треснувшая напополам панельная коробка ещё ранне-советского периода, с большим красным крестом на вывеске.
Глава 14. Нью-Гамельнюки
Разбираться в странностях этого городка у нас небыло ни времени ни желания. Кроме того, напрягало само по себе обстоятельство того, что прежняя «гуманитарная миссия» проходила именно здесь прежде чем исчезнуть. Потому я взял с собой Кшиштовского и вознамерился поскорее покончить с передачей гуманитарного груза.
Войдя в больницу я заметил что на весь несколько тысячный городок в ней дежурил один единственный врач, молодая девушка довольно приятной внешности, с чёрными уложенными волосами. Мы пробились через очередь молодых женщин детей и юношей и вошли в её кабинет. В общем, Кшиштовского я взял явно не зря. Врачиха очень плохо говорила по-польски, а он неплохо знал местный диалект.
— Червона высыпь на запястях — говорила она смартфону и наводила камеру на руки маленькой девочки.
— Кашель е? — переспросил мобильник синтетическим голосом.
— Какхфель е? — переспросила она девочку.
— Тришечкы. — Ответила девочка.
Врачиха взяла свой смартфон, и я вдруг заметил, что обычный устаревший на пятьдесят лет гаджет, был упакован в чехол из настоящего чистого золота. Он немного покрутил скринсейвер и без единой надписи ответил врачихе голосом:
— Била баночка з червоною кришечкою та рожевою стричкою. Прийматы два разы на добу по пивтаблетки писля йижи.
Врач поздоровалась с нами, и Кшиштовский довольно умело ей объяснил, что у нас приказ оставить помощь больнице. Девушка неохотно согласилась, но когда я достал документ о получении, и передал его ей, она вдруг поменялась в лице и с негодующим непониманием посмотрела на нас.
Кшиштовский попытался ей объяснить что нам нужна её подпись и что без неё мы не можем уйти и оставить груз, на что она буквально наорала на нас что-то вроде:
— Я що, схожа на ксёндза чи шо? Идыть геть доки хлопци не оскажанилы!
Кшиштовский некоторое время пытался с ней по хорошему, но она была ни в какую. Я дал ей время, улыбался и расправил свои уши, постарался изобразить максимально нежную женскую грацию, и в итоге она обратила на меня внимание. Я жестом попросил поговорить с главным в этой больнице, и она с недоумением придвинула телефон к моему лицу.
— Оk, Oxford Instruments, — обратился я напрямую к операционке старенького английского дивайса. — Придумай подпись для врача и нарисуй её на экране.
Врачиха так удивилась, что её поджилки едва не затряслись от страха. А когда она навела камеру на бумагу, то смартфон стал пошагово рисовать все штрихи которые ей придётся сделать ручкой.
Когда мы покинули это странное здание, мы увидели как на улицу вывалили огромные толпы народу. Они старались не смотреть солдатам в глаза, и то и дело шныряли за спинами как карикатурные воришки из спектаклей. Врачиха бросила своих пациентов и стала в конец бесконечной очереди. Тогда я понял, что говорить тут явно не с кем. Если на гуманитарку плевать даже тем, кто ответственен за её приём, то вот грузовики нам ещё могли и пригодиться. Я поднял руку и через рацию в чокере отдал приказ открыть двери.