— Рад служить, капитан, — ответил он и загрустил ещё сильнее. — Откуда вы знали, что ваш план сработает, и откуда вы так хорошо местный язык знаете? Ваши предки отсюда родом?
— Нет. Только бабушка.
— Так это был тот самый забытый язык? Невероятно, как быстро он исчез. Мне предки рассказывали, что украинского когда-то по всей стране было полно.
— Как говорила моя бабушка: «спросите у моей жопы, она чаще имеет дело с украинским, чем мой рот», — сказал Кшиштовский и пояснил — Те, кто отсюда уезжают, мгновенно рвут все связи. А если и возвращаются, то только для того, чтобы эвакуировать отсюда близких.
— Поэтому вы и стали боксёром, — предположил я. — Вам приходилось регулярно отстаивать своё право на уважение.
— Не без этого, пан поручик, — грустно буркнул Кшиштовский, явно намекая на то, что эта тема ему неприятна.
Мы молча ломали голову над тем, как местное население опустилось до такого уровня и куда подевались все старики. А ведь по дороге сюда мы встречали старых людей. И лишь только я об этом подумал, как к нам подошел Якуб и указал на бедного, но опрятно одетого старичка, подошедшего к нашему лагерю. Старик ходил вокруг солдат и явно искал старшего, в этом ему и помог Якуб.
— Доброго здоровья, служивые! — тоненьким голоском обратился к нам старик на русском языке. — Не пособите хлебушком немощному старику?
Сослуживцы начали торопливо шуршать по карманам, потрошить свои солдатские пайки, чтобы угостить старика, но тот ещё более благостно, но вежливо стал отказываться. Тогда я достал из рюкзака буханку хлеба, разделил её напополам и отдал половинку старику.
— Спасибо, милая девушка, храни вас господь!
Я хотел ему ответить, но русский я тогда с трудом понимал и едва мог связать пару слов. А вот Якуб отлично изъяснялся на русском, болгарском и даже чешском.
— Скажите нам, кто вы и откуда? И куда делись все старики?
— Так умерли, добрый человек.
— Что, прям все сразу?
— Нее-ет, сначала Галя, потом Клава, потом Петро… А я сам при Монастыре тоже вот, пономарём служу.
Старик приломил кусочек хлеба и съел с таким удовольствием, будто это был деликатес.
— Меня Николай звать. Нас, старших, тут не жалуют. Как только чуть стареют, так все его клеймят старым безумцем и выгоняют из собственного дома. Говорят, чтобы не дурил голову.
— И давно у вас тут так?
— Давно уже. Мать как отца выгнала, а её тётка выгнала, а меня соседи выгнали, так дети за меня и не вступились. Иди, говорят, у церкву, там тебе самое место среди прочего безумия. Ну я и ушел.
Старик замолчал. Он собирался было попрощаться и уходить, но Якуб, умевший задавать правильные вопросы, вдруг спросил у него:
— Дедушка, а где ты живёшь? Как эта страна называется?
— Как, разве вы не знаете? — удивился старик. — Парламентська республика Украйина, розташована в Центри Европы, крайни точки на сходи в сели Красна Зорька Луганськои области, захидна точка Чоп в украйинському Львови, пивденна мыс Сарич у Крыму…
Якуб и капитан многозначительно переглянулись. Но дед всё продолжал:
— Писля великои национально-вызволнойи вийны Московия зазнала поразки и завершила свое иснування. С тых пир Украйина пидтримуе дипломатичный звязок и прагне до Евросоюзу…
Тут пришлось напрячься уже и мне. Европейский союз распался ещё до моего рождения, а старик явно был старше меня. Но Якуб сохранял хладнокровие и продолжал:
— Скажите, добрый дедушка, а Крым до сих пор украинский?
— Так звичайно! У мене там багато друзив жило, я з ними по телефону размовляв потстийно, они мне фоточки деточок своих надсылали.
— Скажите дедушка, — не унимался Якуб, — а вы вживую тех друзей видели? Ну как меня сейчас.
— Нет конечно, а зачем? — начал что-то подозревать старик.
— А вообще, с кем общались, кто воплоти приехал из-за Днепра, знаете кого-нибудь?
Дедушка подвис. Он стоял долго и неподвижно, хлеб чуть ли не выпадал из его слабеющих рук. Я быстро сообразил, что человеку явно тяжело. Я отстегнул с формы свою походную табуретку и аккуратно усадил старика. Я нежно прогладил старичка по голове, и он, почувствовав заботу, очнулся от неожиданности.
— Так вы думаете, что это всё фейки? — испугано пробормотал старик.
Дедушка достал из-за пазухи смартфон, привязанный на шее на тряпичной ленточке. Он посмотрел в давно мёртвый экран и глубоко и горько задумался. Его глаза наполнились слезами, но взгляд стал яснее, на миг он как будто помолодел. Он глотнул и, сосредоточившись, спросил:
— Скажить мне ещё кое что, а Евросоюз существует?