— Пошли, немец, — сказал мне майор, — пора тебе проветриться.
— А если я сбегу?
— Тогда пропустишь самое интересное. И обидишь капитана. Между нами говоря, он к тебе очень хорошо относится.
— А как по-моему, майор, то капитан его переоценивает, — усмехнулся фельдшер и передал мне туфли.
Одежда пришлась мне впору. Пока я одевался, фельдшер и майор смотрели на меня задумчиво и глубокомысленно, без единой нотки сальности в глазах. Они как будто пытались постичь философские смыслы в ритуале моего облачения, настолько глубокие, что не доступны они были даже мне самому. Но вскоре они открыли замок на двери моего модуля, и я подозрительно закономерно оказался под открытым небом.
Мои силы восстановились полностью. Я легко и быстро мог бы убить их голыми руками, в один прыжок преодолеть оборонительное сооружение, но эти загадочные мерзавцы и в ус не дули. Они намертво приковали моё любопытство своими беспринципно философскими харями.
Я тихо их ненавидел. Пока я шел вслед за ними по обшивке невероятно мощного оружия, моя душа трепыхалась, как пойманный карась на удочке, но сделать я ничего не мог. Русский философский крючок намертво впился в мои губы, язык и мозг. Эта тягостная загадка, пропитавшая их напыщенно простоватые физиономии, отрывала от моей сущности шелуху так жестоко, что в один прекрасный момент от меня ничего не осталось. Они нагло повернулись ко мне спиной, спокойно открыли люк в башню главного орудия, и когда я в ошеломлении стоял под звёздным светом, один из этих мерзавцев повернулся ко мне, посмотрел на меня примитивным до омерзения лицом и спросил:
— Ну ты как, идёшь или нет?
Глава 19. Песнь кристаллов и плазмы
К тому времени русский я знал уже приемлемо. Мог бы читать учебники по естественным наукам, знал научную терминологию и наиболее употребительные речевые обороты. Но то, что я увидел в башне ОЛТБ-30 «Подснежник», я не смог бы описать даже на родном языке.
Внутри башни стояла некая очень простая на вид конструкция. Обыкновенные гидравлические приводы, как щипцами, держали длинный и толстый цилиндр в термозащитной оболочке. Сбоку к нему подходила опрятная, но грубоватая по форме конструкция, похожая на сидящего бабуина с двухметровым барабаном вместо головы. К этому цилиндру подходили мощные силовые кабели, а батареи низковольтных конденсаторов располагались по боковым стенам, как патронташи на бурке джигита. А в уголке, среди стрелочных приборов и серебристых дюралюминиевых кнопок, сидел и пил чай тот самый парень в радиационном костюме, отдалённо напоминавшем камзолы стрельцов.
— Добрый вечер, майор! — вскочил парень и снял свои очки, очень похожие на экипировку сварщика.
— Вольно, Кузьмич, — сказал майор своим низким басом.
Он покровительственно похлопал меня по плечу и представил невозмутимому оператору:
— Это Семён Кузьмич, наш заведующий залпами, зенитками, ПРОшками и прочими фейерверками, — майор подвинул меня ещё ближе и представил: — а это тот самый биопанк.
Кузьмич подошел ко мне так близко, что я смог рассмотреть каждую ворсинку на его аккуратно постриженной бороде. Я протянул ему руку и представился:
— Войцех Ковальский.
Кузьмич подошел ко мне ещё плотнее. Очень крепко пожал мою руку, глядя мне в глаза так, будто пытался через зрачки рассмотреть мозг.
— Пойдём, — сказал он и быстро снял кожух с системы зажигания.
— Тут всё просто, — сказал Кузьмич, поправляя свои очки сварщика, — вот тут криогенная ёмкость для сверхпроводникового магнита, вот здесь по трубкам она попадает в саму магнитную линзу. Вот здесь тумблер электромагнитной фокусировки микростержней, вот из этой трубки попадает гексафторид урана двести тридцать пять, а вот тут сам запальный реактор. С ним всё немного сложнее, но тоже понятно.
Кузьмич указал на круглую коробку размером с прикроватную тумбочку.
— На вид она круглая, но состоит из множества трубок из обогащённого урана, смотанных вместе кобальтовыми катушками индуктивности и сплавом висмута-лантана для смягчения отскока продуктов распада и спрямления потоков. Вот здесь находится инициирующий механизм инициирующего реактора.
При слове "обогащённый уран" я инстинктивно отдёрнул руку, которую протянул, чтобы потрогать гладко фрезерованный корпус реактора. Я был настолько поражён, что не сразу вспомнил, что чувствую радиацию, и если бы здесь было опасно, я бы узнал об этом два месяца назад.