— Даже если так, он всё равно несовершеннолетний. Его отказ может быть оспорен им же, когда он достигнет юридически зрелого возраста. — спокойно сказал Прим. — Нам нужны гарантии.
— Зачем?
— Чтобы не потерять доход. Сам понимаешь, батя, все технологии в едином пакете, и под контролем единого юридического лица стоят намного дороже. Так что ты либо отдаёшь нам всё, либо оставляешь нас ни с чем.
Отец задумчиво оглядел лица братьев, а затем оценивающе посмотрел на меня. Он облокотился на стол, тяжело вздохнул и глядя братьям в глаза уточнил.
— Вы хотите запретить своему брату иметь своих детей?
— Да. Включая человеческих.
Такого предательства от своих братьев я не ожидал даже теперь. Как далеко может зайти их жадность, чтобы поступить так чудовищно? Кем нужно быть, чтобы кастрировать родного, единоутробного брата, да ещё таким жестоким способом? Я просто не смог поверить своим ушам. Братья, как и в любой семье и били меня и защищали, мы вместе пережили очень многое, порой мы рисковали жизнями друг ради друга. Но следующая мысль подвела комок к моему горлу. А что, если это не политические игры? А что если они и правда хотят этого?
Я умоляющим взглядом посмотрел на своего отца, но тот лишь мельком взглянул на меня. Он сосредоточился и тихим но уверенным голосом спросил братьев.
— А что если он откажется от интеллектуального наследия на ваш пакет биопанка? Согласитесь ли вы разрешить ему иметь обычных человеческих детей? Без модификаций.
Братья посмотрели друг на друга, и ответили:
— Только обычных. Без модификаций выше первой категории.
— Ты согласен, Авель? — спросил отец.
Я не смог произнести ни слова. Я не поверил своим ушам. Я едва осмыслил предательство братьев, но тут же столкнулся с предательством отца и чуть не заплакал.
— Смотри на мир бесстрастными глазами, — сухо сказал отец и добавил — соглашайся, пока они согласны оставить тебе обычных детей.
Огромных трудов мне стоило взять себя в руки. Я силой вогнал свой мозг в безэмоциональное состояние, и сразу же начал замечать детали. Первое что бросилось в глаза, это безразличие и холодность отца. Он как будто сам всё это задумал. Но потом я заметил, что отец напряжен совершенно не искренне. Я чувствовал его совершенно спокойное сердцебиение, умиротворённое дыхание, которое совершенно не вязалось, со слегка раскачивающимися ногами под столом и напряженным плечевым поясом. И наконец, почему и отец и попутчица упоминали эту бессмыслицу "про бесстрастные глаза"?
— Я положусь на твой опыт, отец. Если ты считаешь что так будет правильно, то я исполню твою волю.
— Но больше никаких уступок. — строго сказал отец братьям.
Как бы в подтверждение его слов, в ту же секунду в зал вошли роботы и увели ликующих братьев. Когда двери закрылись за ними, отец не удержался. Он бросился меня обнимать. Его сердца забились от волнения, а его лицо резко освободилось от притворства и на нём проступила искренняя радость.
— Я так рад, что с тобой всё в порядке! Как там мама? Как там девочки?
— С ними всё хорошо, пап, я так переживал за тебя! Там сказали что одного из твоих сослуживцев заживо сожгло, как ты, как ты уцелел?
— Заживо? Какой ужас… — испуганно пробормотал отец.
— Пап, там такая дичь была, половину сожгла молния. А одного бойца даже опознать не смогли, от излучения влага в мозгу вскипела так быстро, что череп буквально разорвало. Катерина сказала, что этот парень был найден рядом с тобой… Как ты выжил? Как ты восстановился?
— Всё хорошо. Я выжил. — сказал отец и ещё раз обнял меня — Пойдём отсюда пока меня не оштрафовали за взломанных роботов.
Мы покинули полицейский участок. Но радость от встречи была сильно омрачена обстоятельствами. Как могли братья пасть так низко, разве мало любви я отдал им? Разве мало я защищал их и лечил, разве я зря прикрывал их, спасая от гнева матери или отца? Боль внутри меня была такая, как будто весь мир стал чёрно-белым. Я больше не видел мир во всём спектре как эльф, картинка перед глазами резко съёжилась до обычного для людей цветовосприятия. Мои руки ослабли, и рюкзак придавил меня к скамейке в висячем парке. Парящие и счастливые летуны, только подчеркивали моё одиночество.
Отец сел рядом со мной, но не стал вторгаться как могла бы это сделать мать или Кассандра, он просто терпеливо ждал пока я смог произнести лишь два слова:
— За что?
— Да, Авель. Семья это не только радость, но и боль. — сказал отец и закрыл глаза. Он глубоко вздохнул и добавил — Ты всё ещё любишь их?