— Чё это такое? — подозрительно усмехнулся Фёдор Викторович — Вы что меня в петушары опустили чтоль?
— Да не, батя, ты глянь, это ж Лингам!
Ближайший мужичок достал из чемоданчика восьмигранную золотую тарелку, и добавил:
— Это ж символ Перуна-Шивы, сам столбик это символ мужского начала, а тарелочка аспект плодородия. — он попросил цилиндр у Фёдора Викторовича, и водрузил его в центр тарелочки вертикально.
Намёк стал таким прозрачным, что от смеха хрюкнул даже Авель.
— Вы что меня за фраера приняли все? — сурово возмутился Фёдор Викторович — Вы чё, совсем нюх потеряли?
— И в голове не шкерил, батя, дай раскидать!
— Ну гони, гони, бродяга.
— Верховный волхв Вишну-Дакшу сказал что это будет отличный подгон, он сказал что-то типа "боги превыше воинов", что не дозволено витязям, дозволено Богам. Мы тут все витязи, а ты почти жрец, батя. Те пора бы такие вещи знать.
— Вишну-Дакшу? — скривился Фёдор Викторович — Чё-то этот тип мне всё меньше и меньше нравится. Да если бы не я, кто он был? Это я его и на зоне подогревал, и общины его подмазывал, а он мне члены золотые суёт?
Фёдор Викторович опрокинул рюмку водки и как мог сосредоточившись добавил:
— Не нравится мне вся эта тема. Боги-богами, жидо-христианские попы КГБ-шникам стучат, только на себя полагаться можно, на свою силушку богатырскую, а не члены у тараканов тырить.
— Чё-то ты какую-то кромолу городишь батя. — сказал один наиболее худой мужичок.
Бурное и бодрое застолье вмиг оказалось на границе поножовщины. Стыдно признаться но глаза у этих дерзких парней были до того стеклянные, что даже у меня всё внутри похолодело. Я оглянулся на Авеля и испытал стыд за свой мимолётный страх. Глаза Авеля были явно не от меня в тот момент. Такое выражение я видел всего пару раз, на лице своей жены, когда нашим детям угрожала опасность.
Авель уже был готов превратить эту сауну в кровавую баню, он даже своими ушами начал отправлять мне схемы быстрой атаки, и нейтрализации угрозы. Я посмотрел ему в глаза с ужасом, но он лишь сурово сложил губы, и молча начал передавать по радио обратный отсчёт.
Я срочно изучал приёмы Авеля по раздиранию трахей, и даже успел запомнить порядок атаки. За первую секунду я должен бы убить двоих слева, а Авель троих справа, затем нужно было схватить нож и порезать бедренные артерии седеющим двоим, а потом…
Отсчёт неумолимо тикал. Каждое мгновение приближало нас к ожесточённой и стремительной борьбе за жизнь. Я уже чувствовал как Авель разминает кулаки, чтобы не вырвать эльфийские когти и з тонких почти женских пальчиков. У меня просто не было времени разрабатывать другой план. Но некое необъяснимое чувство, позднее я понял, что это был обычный страх, в любом случае этот страх заставил меня остановить Авеля. И не зря. В последнее мгновенье в сауну зашел сам Сергей Баринов.
Это был крепкий стройный мужчина пятидесяти лет. Опрятно подстриженные седые волосы и утонченные Ницшеанский седые усы выдавали в нём эстета, нордическая почти утончённая моторика и пластика тела вызывала ассоциации со стереотипами то ли английского аристократа, то ли колонизатора. Он стоял перед столом с напряженными мужиками как английский лорд перед перед свирепыми дикарями. Он не на мгновение не дрогнул, хотя своим стоическим спокойствием оказывал уважение к их силе. Его практически ботанская вязанная жилетка, надетая поверх рубашки создавала обманчивую доброжелательность. Он внимательно осмотрел собравшихся, и улыбнулся хищной англосаксонской улыбкой.
— Братья мои, вижу вы весьма обеспокоены, что у вас стряслось? — обезоруживающим бархатным голосом сказал он.
— Твоя идея? — спросил Фёдор Викторович и кивнул лысиной на лингам.
— Несомненно. — сказал Баринов, и улыбнулся издевательски доброжелательно, почти угрожающе.
— О, прошу вас не вставайте, Витязь Ѳеодор. — продолжил Баринов и глянул каждому из гостей в газа с некой необъяснимой властностью. — Разрешите присоединиться хозяин дома сего?
Баринов сел за стол. Он брезгливо покосился на водку, с ещё больше брезгливостью глянул на предложенное вино, и провёл и избегая молочных и животных продуктов, стал наслаждаться солёными рыжиками и блинами со спаржей.
Его трапеза была не просто приёмом пищи, это было настоящее представление. Каждый раз перед тем как съесть грибочек, он накалывал его на вилку как бы с жестокостью, при и при этом глядя в лицо начальникам полиции. Казалось, шляпки грибов были олицетворением полицейских шлемов, которые безжалостно пожирало разбуженное ими языческое божество. В конце концов Баринов пристально глянул в лицо Фёдора Викторовича. Он подхватил из тарелки последний, самый большой грибок, и прежде чем съесть, раздавил его вилкой. Затем элегантно протёр губы салфеткой и спокойно прервал тишину.