Боже, что он делает?
Мне пришла в голову мысль схватить телефон и вызвать такси, но когда я услышала, как дети прочищают свои маленькие горлышки и увидела волнение в их взглядах, потерпела неудачу.
Рассказать им историю? Типа сказку на ночь? Пугающую историю, которую рассказывают, сидя у костра? Когда смотрела вдоль их маленьких стоп, мой взгляд остановился на паре разбитых теннисных туфель. Каблуки были стёрты от долгой носки, резинка треснула по бокам. Тут же я подумала о лете. Я никогда не рассказывала о тех событиях, но если они хотели эмоций, я дам им их с избытком.
— Вы, ребята, любите лето?
Все как один кивнули. Ещё бы, кто же не любит лето.
— Ну, лето всегда было моим любимым временем года. В школе было скучно и если бы мне пришлось выслушать ещё одну лекцию о спряжении глаголов, я бы съехала на велике с ближайшей скалы.
Пара студентов засмеялась, и я украдкой взглянула на Грея, чтобы убедиться, что могу говорить подобное. Он показал мне большие пальцы и начал ходить взад-вперед, когда дети схватили масляные краски и приступили к работе.
— Раньше я могла кататься на велике весь день напролёт и делать трюки со скамеек в парке. За лето я изнашивала не меньше двух пар конверсов, потому что использовала их как самодельные тормоза, пока на каблуках не стиралась кожа. — Я вытянула ноги, чтобы продемонстрировать им свою обувь.
— Но самой моей любимой частью лета было время, когда я навещала моего папу. Мои родители разошлись, когда мне было семь, и я обычно проводила лето у папы. Он жил в крошечном городке лесорубов на побережье и возил в грузовике лесозаготовки, чтобы сводить концы с концами.
Я сняла бордовую бейсболку, чтобы они смогли рассмотреть её, и несколько детей выхватили бордовую краску из своих коробок.
— Но настоящей страстью отца была музыка. Мама всегда считала, что музыка была лишней тратой времени, поэтому, когда папа подарил мне подержанный синтезатор Casio CT-101, я подумала, что надо мной разверзлись небеса. — Сняв свою толстовку, я показала свою татуировку-пианино, чтобы им было видно. — Тогда мне было одиннадцать, и мы часами торчали за этой штукой, сочиняя песни, пока мой младший брат Джек танцевал брейк-данс позади нас.
Грей рассмеялся и склонил голову к одному из детей, показывая на что-то у него на бумаге.
— Джек был в этом не очень-то хорош, — добавила я. — У него всегда лучше получался балет.
Дети захохотали, и я засмеялась вместе с ними.
— Короче, папа обычно приходил с работы потный и вонючий от долгого нахождения в грузовике, он садился рядом со мной за стол и мы творили.
Я постучала пальцами по клавишам.
— Он сочинял стихи, а я стучала по клавишам, пока музыка не начинала подходить к словам. А потом папа брал свою гитару. А Джек брал кастрюли с кухни и бил ими друг о друга.
Я почувствовала, как глаза начало жечь от слёз, и подняла взгляд в потолок, сморгнув их обратно.
— Именно тогда я поняла, что не обязательно иметь много денег, чтобы сделать нечто волшебное.
Эти дети лучше меня знали, каково жить без денег. У мамы всегда была приличная работа, но она бы никогда не потратила ни цента на инструменты, когда можно было купить дизайнерские сумки. На самом деле она и часу не проводила со мной и Джеком, если только это не было ей тем или иным образом выгодно.
— Музыкальный инструмент можно найти в чём угодно. — Я сделала паузу для драматического эффекта, оттачивая навыки, приобретённые на уроках театра в старшей школе. Лучший французский крестьянин #18 из моей школьной постановки «Красавицы и чудовища».
— Я перелистывала страницы книг в мягком переплете, просто чтобы слушать звук шороха. Я наливала воду в стаканы на разные уровни и била по бокам стаканов ложками. Я заставляла Джека прыгать по разным половицам в древней квартире отца, пока я бренчала письменными принадлежностями по железному корешку тетради. В общем, однажды, пока папа был на работе, мы с Джеком сочинили целую песню.
Я улыбнулась, глядя на бейсболку, и думая о нашей нелепой песне.
— Я записала песню на Casio, чтобы её можно было воспроизвести. Как только я нажимала на кнопку, Джек начинал тихо хлопать в ладоши. — Я слегка хлопнула в ладоши. — Затем, когда его хлопки постепенно становились громче, я начинала дуть в полупустую пивную бутылку. Я не пила из неё, — добавила я, и дети захохотали. — Потом я начинала стучать ложкой по папиной кастрюле для пиццы.
— Ровно после двух минут хлопков Джек начинал прыгать на одной половице, которая, как мы обнаружили, пронзительно скрипела. — Я попыталась повторить этот звук вслух, но получилось похоже на спаривание дельфинов, и дети содрогнулись.
— А потом мы все ускоряли ритм и усиливали громкость, пока у меня не начинали болеть щёки и, я знала, у Джека болеть бёдра. А потом, в нужный момент, мы замолкали и давали фортепианной музыке вступить в свои права. Это было красиво и сложно, понимаете?
Несколько детей покачали головами, не улавливая хода моих мыслей.
— Сложно, потому что это было не просто. Расположить звуки идеально после проб и ошибок. Но это было красиво, потому что когда всё соединялось в песню, она была уникальной. Мы с Джеком сочиняли музыку с помощью старого синтезатора, кастрюли для пиццы, пивной бутылки, рук Джека и старой скрипучей половицы. Такое вы никогда не услышите по радио. Два маленьких ребёнка, бегающих по старой квартире с одной спальней, которые использовали обычные предметы, пока они не начинали звучать.
Я замолчала, почувствовав болезненный ком в горле, и Грей подошёл к передней части класса.
— Может, нам сделать перерыв, — сказал он, ни на секунду не отводя взгляда от моего лица. — Давайте поблагодарим Сидни за такую красочную жизненную историю, а когда вернёмся мы её проанализируем.
Несколько человек пробормотали «спасибо», а затем этот коротышка с ужасным зрением (тридцать восемь!), Паркер, спросил:
— Твоему папе понравилась песня?
Я смотрела в его улыбающиеся лицо и сияющие глаза и не могла разбить его сердце.
— Он полюбил её, — наконец ответила я, чувствуя, как открываются старые раны.
Дети кинулись врассыпную быстрее, чем распространяется лесной пожар, направившись в коридор, чтобы сходить в туалет или взять себе напиток или воды. Грей дождался, пока они ушли, а потом заключил меня в тёплые успокаивающие объятия.
— Замечательная история, Сидни. — Он опустил свои руки вниз по моей спине и повёл меня к мольбертам. — Давай посмотрим, что думают дети.
Мы шли от картины к картине. Над некоторыми я посмеялась, не потому что они были забавными, а потому что они были милыми. На одной был изображён розовый синтезатор и маленький мальчик, танцующий позади: Джек, догадалась я. Один ребёнок нарисовал, как я делаю трюки со скамьи в парке, но на рисунке моя рука словно была сломана на две части.
— Над этой нужно немного поработать, — пробормотал Грей, щекоча мой бок.
Я остановилась перед картиной Паркера, и Грей покачала головой.
— Ну, по крайней мере, он использовал много цветов.
— Это лесовоз, — сказала я, указывая на коричневые цилиндры наверху страницы. Они держались на сером прямоугольнике, который, видимо, был телом грузовика. Ниже были три вертикальные линии: розовая, серная и голубая. Все их соединяла серая пунктирная линия. — А это я, мой папа и Джек.
Прочитав выражение моего лица, Грей схватил меня за руку, словно знал, что мне требовалась поддержка.
— А весь этот цвет, эти кольца перед нами? Посмотри, как они начинаются в центре слегка и почти не заметно, а потом становятся всё интенсивнее, когда двигаются к внешним кольцам? Это музыка, — ахнула я, когда горячие слёзы от того, что не сбылось, покатились по моим щекам.