— Моя очередь, полагаю, — мрачно пробормотала она и, заскользив по комнате подобно бестелесному призраку, растворилась за портьерой.
— Вы идете сегодня вечером на ужин братства, гражданин Ланглуа? — спросил гигант после ухода женщины. Говорил он, казалось, с трудом, хрипло, с болезненным усилием. С каждым словом в широченной груди слышался свист.
— Только не я, — откликнулся Ланглуа. — Мне нужно потолковать с матушкой Тео. Жена взяла с меня слово. Она слишком больна, чтобы прийти. Бедняжка верит в заклинания Тео.
— Давайте выйдем, подышим свежим воздухом. Здесь так душно.
В темной дымной комнате действительно было нечем дышать. Гигант прижал к груди руку, стараясь подавить болезненный спазм. Жуткий хриплый кашель сотряс его большое тело. На лбу выступили капли пота. Ланглуа, коротышка с морщинистым лицом, сам выглядевший так, будто стоит одной ногой в могиле, терпеливо переждал, пока кончится приступ, после чего с равнодушием, необычайным в эти смутные времена, заметил:
— Лучше посидеть здесь, чем изнашивать подошвы на булыжниках в этой Богом забытой дыре. И я не хочу пропустить очередь к матушке Тео.
— Придется ждать не менее четырех часов в этой загаженной атмосфере.
— Какой вы аристократ, гражданин Рато! — сухо парировал Ланглуа. — Вечно твердите об атмосфере.
— И вы тоже твердили бы, имей только одно легкое, которым приходится вдыхать эту мерзость, — прохрипел гигант.
— В таком случае, друг мой, идите без меня, — заключил Ланглуа, беспечно пожав узкими плечами. — И если не хотите пропустить свою очередь…
— Не пропущу, хотя не возражал бы быть последним, — коротко ответил Рато. — Но очередь рано или поздно подойдет. Если я не вернусь, можете пойти вместо меня. Но я не могу…
Остаток фразы потонул в очередном ужасном приступе кашля. Гигант с трудом поднялся. Ланглуа выругал его за производимый им шум, а женщины, пробудившиеся от дремоты, стали вздыхать, нетерпеливо или смиренно. Но все, кто остался сидеть, наблюдали с чем-то вроде тупого любопытства за неуклюжей фигурой гиганта астматика. Тот проковылял через всю комнату и скрылся за дверью, гремя деревянными сабо.
Тяжелые шаги простучали по каменным ступенькам. Женщины снова прислонились к сырым стенам, вытянув ноги и сложив руки на груди, и в этом крайне неудобном положении вновь собрались уснуть.
Ланглуа сунул руки в карманы, ловко сплюнул на пол и приготовился ждать.
Тем временем девушка с глазами, полными слез, вышла из таинственной комнаты матушки Тео и, медленно спустившись по бесконечной каменной лестнице, вышла на улицу Ла-Планшетт. Впрочем, улицей ее назвать было трудно: домов было мало, да и они стояли друг от друга на значительном расстоянии. Большую часть одной стороны занимали сухой ров, служивший границей арсенала, и площадка вокруг Бастилии. Дом матушки Тео располагался среди редких зданий позади Бастилии, мрачные руины которой были ясно видны из верхних окон. Рядом находились ворота Сент-Антуан, через которые необходимо было пройти, чтобы попасть из этого отдаленного парижского квартала в густонаселенные части города. А здесь… глушь, болото, тихая заводь с заброшенными домами и лесоскладами. Один конец улицы спускался к реке, другой растворялся в таком же отдаленном предместье Попинкур.
Но для девушки, много времени просидевшей в тяжелой, зловонной атмосфере дома матушки Тео, воздух, наполнивший ее ноздри, показался свежим и целительным. Она немного постояла, не двигаясь с места, упиваясь душистым весенним воздухом, почти хмелея от ощущения чистоты и свободы, охватившего ее при виде открытого участка, занятого арсеналом. Постояв минуты две, она решительно направилась к воротам Сент-Антуан.
Она очень устала, потому что шла сюда пешком от маленькой квартирки в квартале Сен-Жермен, где жила с матерью, сестрой и младшим братом. Ее очень вымотали многочасовое сидение на жесткой деревянной скамье в ожидании разговора с матушкой Тео, а потом долгое стояние перед предсказательницей, которая к тому же издергала ей нервы странными пророчествами и мистическими завываниями.
Но теперь усталость была забыта. Регина де Серваль собиралась встретиться с любимым человеком в условленном месте, на крыльце церкви Пти-Сент-Антуан, где никакие любопытные глаза и уши не могли их увидеть и услышать.
Эта церковь была для бедной Регины самим порогом рая, ибо там Бертран принадлежал только ей, и ни болтовня Жозефины, ни проделки Жака, ни воинственные жалобы маман, вынужденных тесниться в крошечной квартирке, не могли им помешать.
Поэтому она без всяких колебаний быстро направилась в сторону церкви. Бертран предупредил, что будет ждать ее в пять вечера, а сейчас уже почти половина седьмого! Правда, было еще светло, и апрельское закатное солнце золотило купола кафедральной церкви Святой Марии и бросало длинные тени вдоль широкой улицы Сент-Антуан.
Регина пересекла улицу де-Балэ. Крыльцо церкви Пти-Сент-Антуан было в нескольких шагах, но тут она услышала за спиной тяжелые шаркающие шаги. Слуха достигли ужасающие звуки хриплого кашля, сопровождаемого душераздирающими стонами страдающего создания человеческого. Она, ничуть не испугавшись, инстинктивно обернулась и жалостливо сморщилась при виде человека, прислонившегося к стене. Несчастный, казалось, вот-вот свалится без сознания. Руки конвульсивно сжимали грудь, разрываемую кашлем. Забыв о собственных бедах, как и о радости, ожидавшей ее впереди, Регина без колебаний подошла к страдальцу и нежным голосом спросила, чем может помочь.
— Воды, — прохрипел он. — Ради всего святого, воды!
Регина огляделась, не зная, что делать, и, возможно, надеясь увидеть Бертрана, если тот еще не отказался от надежды встретиться с ней, смело вошла в ворота ближайшего дома, нашла комнатку консьержки и попросила воды для прохожего, которому стало плохо. Добрая женщина немедленно вручила ей кувшин с водой, и Регина поспешно вышла на улицу и недоуменно вскинула брови, не увидев бедного бродягу на том месте, где оставила его. Но вскоре заметила его, устроившегося на маленьком церковном крыльце, том самом, где она часто встречалась с Бертраном.
По-видимому, бедолага спрятался там в поисках убежища. Он лежал на скамье, обессиленный и неподвижный. Бертрана, похоже, и след простыл.
Регина подбежала к несчастному, поднесла кувшин к трясущимся губам, и тот стал жадно пить. После этого он почувствовал себя лучше и даже неразборчиво пробормотал слова благодарности. Но все же он выглядел таким слабым, несмотря на рост, казавшийся невероятно огромным в тесном пространстве крылечка, что ей не хотелось его покидать. К тому же она посчитала его совершенно безвредным, ей захотелось с ним поговорить, и немного погодя он стал рассказывать о своих бедах.
Тяжелейшая астма, свалившая его во время голландской кампании против англичан, где он и его товарищи были принуждены идти по колено в снегу, по льду, зачастую босыми, накинув на плечи соломенные циновки, доконала беднягу. Его недавно уволили из армии по непригодности, а денег не было даже на то, чтобы заплатить доктору. К этому времени он наверняка был бы уже в могиле, если бы не товарищ, рассказавший о матушке Тео, могучей волшебнице, владевшей искусством врачевания и способной излечить болезни тела простым наложением рук.
— Ах да, — невольно вздохнула Регина, — именно тела.
Оттого, что она сидела неподвижно, члены постепенно онемели. Но она была счастлива никуда не торопиться, помалкивать и вполуха слушать жалобы бедняги. Почему-то она была уверена, что Бертран не станет ее ждать. Он всегда был нетерпелив, особенно если считал, будто она в чем-то его подвела. Ведь она должна была явиться на свидание в пять, а церковные часы пробили уже половину седьмого. Однако история великана все не кончалась, тем более что он немного отдышался.
— Да, — ответил он ей, — и разума тоже. У меня был друг, чья милая обманывала его, пока он сражался за страну. Матушка Тео дала ему снадобье, которым тот напоил изменницу, и она вернулась к нему, полная прежней страсти.
— Я не доверяю снадобьям, — отрезала девушка и грустно покачала головой. Глаза снова повлажнели.