Боб ответил ему непристойным жестом.
— Как дела с рок-н-роллом? — поинтересовался он у Эдди.
— Да все в порядке, — скромно ответил Эдди. — Наклевывается парочка записей. Пока был там, маленько поработал за неплохие деньги.
— Быть того не может! — каркнул Боб. — Здорово!
— Ну? — заинтересовался Ронни. — И на кого работал?
— На «Иисуса и Марию Чейн», — ответил Эдди, закуривая сигарету.
— Везунок, — сказал Боб. — Сколько платили?
— Два пятьдесят в день, — небрежно пожав плечами, ответил Эдди. Ронни отхлебнул пива.
— А до трех фунтов не добавили? — спросил он.
Дин Боб опять хохотнул и сказал, что Ронни трепло. С его арканзасским акцентом слово прозвучало как-то странно.
— Молодчина, Рон, — улыбнулся Эдди. — А ты как устроился?
Ронни работал печатником у своего отца, ожидая, когда снова начнется набор на государственную службу. Он по-прежнему кое-что писал, но немного. Воскресные рассказы, стихи и прочие пустяки.
— Совершеннейшие пустяки, — сказал Боб, но Ронни не обратил на него внимания.
Он встречался с какой-то девушкой из Германии, которая изучала местный фольклор.
— Ты знаешь, о чем речь, — говорил он. — Волшебные лепреконы и все такое.
Похоже, его девушка тоже была из «зеленых», в последнее время «позеленели» буквально все.
Боб спросил, не завел ли себе Эдди любовь в Лондоне. Слово «любовь» он произносил со смаком, протяжно, нараспев.
— Давай, Эдди, колись, — сказал он, — кто тебе взбивает сливки?
Ронни сдавленно хихикнул.
— Нет у меня ничего такого, — ответил Эдди. — Неохота. Особенно после последнего раза.
— Пуганая ворона, а? — сказал Боб.
На дальнем конце стола кто-то опрокинул пинту «Гиннесса». Высокая девушка, которую Эдди не узнал, стремительно вскочила и разразилась руганью. На белом платье расплывались темные пятна.
— Дважды пуганая, — ответил Эдди, и Ронни фыркнул в кружку. Боб внезапно потерял интерес к разговору.
— Господи Иисусе, — потрясенно выдохнул он, — ты только посмотри, кто пришел. Я хочу сказать, об черте речь…
Эдди замер. Он понял, что сейчас произойдет.
Кто-то протиснулся к ним и руками закрыл Эдди глаза. Он сразу смекнул, кто это. По аромату духов. Сладкому, дорогому и претенциозному. Всегда вызывавшему у него отвращение. Он коснулся пальцев девушки и почувствовал, как они сжимают его руки.
— Неужели это ты? — спросила она. У Дженнифер была привычка время от времени говорить о себе в третьем лице. Она считала, что это круто. Иногда так оно и было. Но чаще — нет.
Выглядела Дженнифер прекрасно. Она чуточку похудела, но ее восхитительные глаза были яркими и чистыми, а кожа приобрела цвет кофе с молоком. Они немного поговорили, но тут Ронни и Боб громко заспорили о Декарте, будто за столом и без того было мало шума. Дженнифер придвинулась к Эдди, чтобы он мог ее слышать, и он почувствовал на лице ее пахнущее мятой дыхание. Потом кто-то еще встрял в философскую дискуссию на стороне антикартезианцев, и Эдди больше не слышал Дженнифер, сколько ни напрягал слух, а потому предложил ей выйти на несколько минут.
Очутившись в узком переулке, они забыли обо всем — обнялись, целуясь и дрожа от холода. Рука Эдди скользнула под юбку Дженнифер, лаская ее и гладя. Казалось, они говорят друг с другом на полузабытом языке. Их дыхание превращалось в пар на морозном воздухе; каблуки Эдди скользили по льду. В конце концов он пошатнулся и упал навзничь, прямо в лужу, порезав руку о крышку жестяной банки. Дженнифер не засмеялась. Эдди поднялся, и они опять обнялись под ритмичные звуки «Нью-Йоркской сказки», доносившейся с черного хода.
Когда Эдди кончил, Дженнифер сказала что-то по-испански. Когда кончила она, Эдди не сказал ничего.
— Возможно, это была не лучшая мысль, — проговорила Дженнифер.
Эдди заметил, что говорить об этом уже поздновато.
— Ты, наверно, думаешь, что я просто шлюшка, — заключила она.
Эдди заявил, что это смешно и что он, разумеется, ничего такого не думает.
— Как бы то ни было, — он пожал плечами, — сейчас Рождество.
Застегивая блузку, Дженнифер поинтересовалась, при чем тут это.
— Доброе старое время, — сказал он. — Мир и благоволение. Ты понимаешь.
— Потом они обошли квартал, беседуя о Никарагуа, — томно проговорила Дженнифер, расправляя одежду. Она сказала, что это прекрасная страна и все политики там — поэты. А Эдди рассказал ей, как блестяще идут у него дела в Лондоне и что он правильно сделал, уехав из этого Богом забытого захолустья. Дженнифер спросила, не скучает ли он по друзьям.