Не то чтобы я чего-то терпеливо ждал, просто не хотелось ничего менять. С ней было уютно и весело временами. Да и встречались мы не то чтобы очень часто – это совершенно не утомляло.
Но в тот день она задала вопрос, который явно не вписывался в наши отношения.
– Послушай… – сказала она, тяжело дыша. – А ты можешь меня спасти?
– Господи, да что с тобой случилось?
– Понимаешь… я потеряла книгу, – сказала она, и тогда я непроизвольно расхохотался.
Как оказалось, я тоже имел отношение к этой истории, потому что книгу она брала у моего друга Сени, когда мы были у него на дне рождения.
Сеня был очень милый, добродушный, серьезный и положительный мальчик из МАИ, с которым мы шесть лет учились в одном классе.
Он торжественно подвел нас к отцовской библиотеке и указал на полный комплект «всемирки».
– Видите? – сказал он. – Вчера получили последний том.
Исландские саги, Песня о Роланде… Сервантес.
Сеня проводил пальцами по глянцевым корешкам суперобложек, и на лице его отражалось физическое наслаждение.
– Ой! – вдруг сказала Лена Шульцбергер, которая впервые на моей памяти выпила два бокала красного вина и сильно захмелела. – А мне как раз очень нужен Рабле!
По добрейшему лицу Сени пробежала легкая тень.
– Да? Действительно? – переспросил он. – Но только, Леночка, ты верни в полной сохранности, пожалуйста. Лучше, кстати, дома суперобложку снять. А то в сумке растреплется. И обернуть в бумагу или в газету. Вот. Ну и, конечно, не потеряй. А на сколько ты возьмешь?
Отступать было поздно, и Ленка затараторила, что всего на две-три недели, пока не сдаст зарубежку, а то в факультетской библиотеке есть только в старом переводе Пяста, а им в старом переводе Пяста читать не велели, там с купюрами, и что она, конечно, обязательно вернет в целости и сохранности, будет сдувать пылинки, и вообще она так благодарна, что даже не знает, как выразить свою благодарность, что прозвучало уже почти неприлично. Сеня хмыкнул и сказал, что сейчас запишет на карточку – все книги, которые он давал читать, записывались им на специальные карточки: кому дал, на сколько и специальные примечания – «для сдачи экзамена», например, это он записал по поводу Шульцбергер и, расставаясь с книгой, любовно погладил по обложке, заглянул внутрь и, удовлетворенный, вручил том Рабле пьяной девушке, как кольцо с бриллиантом.
Все это настолько мне не понравилось уже тогда, во время дня рожденья, что я хотел сказать Ленке, что лучше бы она передумала.
Но она делала все это с такой очаровательной дурацкой манерой девушки, которая попробовала алкоголь чуть ли не впервые в жизни, что я быстро обо всем забыл, да и сам, честно говоря, был в очень хорошем настроении, мне казалось совершенно очевидным, что она пошла в гости со мной к моим друзьям, как моя девушка, и это требовало осмысления, да бог с ней, с этой книгой, нет, все в этот вечер получилось удачно…
И я, разумеется, забыл про свои дурацкие опасения, а через три дня она позвонила и страшным голосом рассказала всю эту историю.
Я встретился с Семенякой и спросил, какие могут быть вообще варианты. Ну в принципе. Теоретически.
– А никаких, – лениво ответил он. – Ну, если б это была «Песня о Роланде». Или какой-нибудь том, знаешь, типа: «Николай Некрасов. Поэмы», тогда да. Двугривенный, и все дела. И замену можно найти. Но Рабле…
– А что в нем такого, в этом Рабле? – разозлился я. – В этом Гаргантюа и Пантагрюэле?
– Сам не понимаешь? – угрюмо спросил меня Семеняка.
Я упорно пожал плечами.
– Ну они же там это… сношаются, – сказал он с мягкой украинской улыбкой. – Какают, писают, жрут… И все это весело, а не стыдно. И все на благо человека, все во имя человека. Как в программе партии. Где еще такие книжки есть, где их издают? Только на английском языке, наверное.
Ну странно, по-прежнему отказывался верить я, как будто сам Семеняка мог скостить цену, в романе Анатолия Иванова «Тени исчезают в полдень» тоже много сексуальных сцен. Нет, это другое, поморщился Семеняка. Это совсем другое, это советский стиль, инда взопрело и все такое. Это тоже ценится, конечно, я за Иванова бы отдал, наверное, четвертак, а то и тридцатку. Но это другое. Да ты почитай Бахтина, сказал он, там все написано. Карнавальная культура, все такое. Могу дать, у меня есть. Потом он предложил пойти выпить кофе.
Мы пошли в факультетский буфет, встали за круглые столики и стали медленно тянуть кофейный напиток «Свежесть».
– Да, я помню, – сказал я, – карнавальная культура, все дела, но слушай, Валер, мне девушку надо спасать.
– А чего спасать-то? – удивился он. – Просто не звоните ему, и все, этому Сене. Может, забудет.