– Вы совершенно правы, герр Виттенбах, – сказал Бестужев. – Я, признаться, честолюбив и напрочь лишен романтики…
– Великолепно! – сказал Виттенбах, масляно щурясь. – И вы готовы стать моим компаньоном?
– Пожалуй, – сказал Бестужев осторожно.
Виттенбах, ничуть не промедлив, заговорил насквозь деловым тоном, словно читал вслух бухгалтерскую книгу:
– Собственно, я все обдумал заранее… Здесь, – он небрежно повел рукой, – вам делать больше нечего, вы абсолютно здоровы. Молодому человеку, не имеющему в Америке друзей и знакомых, было бы невероятно скучно обитать где-нибудь в отеле, пусть и первоклассном. Я намерен пригласить вас жить к себе.
– Надеюсь, я вас не стесню? – усмехнулся Бестужев.
Виттенбах захохотал, громко и весело, тряся брыльями:
– Хо-хо, могу вас заверить, нисколечко не стесните! В моем новом доме, который мне выстроил модный архитектор – ну, есть условности и правила, которым люди моего круга должны соответствовать, – столько комнат, что я сам, честное слово, боюсь там заблудиться. Дом стоит в Гарлеме – это респектабельное местечко, где селятся приличные люди. Едва ли не сельская окраина, имеющая мало общего с муравейником центра Нью-Йорка… Прямо-таки райский уголок, там обитает немало немцев, так что вы будете с утра до вечера слышать родную речь…
– Но, быть может, ваши… близкие воспримут это неодобрительно? – спросил Бестужев, чтобы хоть что-то сказать.
– Не смейте так и думать! – протестующе взмахнул рукой Виттенбах. – Моя супруга – истинно немецкая женщина, живущая чаяниями и интересами мужа. Когда мы обсуждали с ней это решение, она высказала полную поддержку и готова встретить вас с искренним радушием. Дочери тоже будут рады, они в жизни не бывали в Европе, в Германии, и сгорают от нетерпения увидеть столь любопытную персону, как вы… Можете мне поверить!
При упоминании о дочерях на его лице мелькнула некая затаенная, но все же не ускользнувшая от взгляда Бестужева хитринка. Виттенбах с напором продолжал:
– Не сомневайтесь, Лео, все мои домочадцы будут рады вас видеть и примут, как родного!
– Положительно, я вам верю, – сказал Бестужев светски.
– Ну так что же? – поерзал на шатком стуле герр Виттенбах. – Вы совершенно здоровы, врачи не видят смысла вас здесь долее удерживать, вы можете покинуть больницу в любую минуту. Мой экипаж ждет внизу… знаете, я не любитель автомобилей, хотя и пришлось купить парочку ради соблюдения приличий, я как-никак связан с крайне прогрессивной разновидностью промышленности… Мы можем отправиться ко мне в Гарлем сию же минуту.
Откашлявшись с видом некоторого раздумья, Бестужев пытался оттянуть ответ, насколько мог, но все же не мог держать паузу до бесконечности. Придав себе сокрушенный вид, смущенно улыбнувшись, потерев ладонью лоб со скорбным и печальным видом, он в конце концов произнес:
– Я крайне вам благодарен за вашу заботу и столь заманчивые предложения… Но, с вашего позволения, я хотел бы еще немного отдохнуть, пару-тройку часов. Столько всего пришлось пережить, вдобавок ваш неожиданный визит, столь резкие перемены в шансах на будущее… Если вы не против…
– О, разумеется, разумеется! – поднял широкую ладонь Виттенбах. – Я все понимаю… – на его лице заиграла определенно плутовская улыбка. – Я все понимаю, мой мальчик, и точно так же сам поступил на вашем месте… – он подмигнул вовсе уж заговорщицки. – Конечно, вам следует отдохнуть и многое обдумать… Отлично. Я приму кое-какие меры, чтобы раздумья вам скрасить, хе-хе… Как только вы… отдохнете, уведомите вашу заботливую хозяйку фройляйн Марту, она озаботится, чтобы вам нашли экипаж. Где я обитаю, здесь прекрасно известно, так что никаких сложностей не предвидится. Если меня не будет дома, моя супруга с радостью вас встретит… До встречи, мой мальчик!
Он подхватил портфель, тряхнул Бестужеву руку на прощание и покинул палату.
Глава третья
Труба играет тревогу
Почти сразу же появилась фройляйн Марта с подносом – ну да, настало время обеда, а коли так, следовало с немецкой педантичностью оный принести болящему. Впрочем… Сначала Бестужев уловил приятные запахи, а уж потом присмотрелся к мельхиоровому подносу и был приятно удивлен. До сих пор он не мог пожаловаться на больничный рацион, кормили его вкусно и обильно, но все же это была казенная пища, не отличавшаяся фантазией и изысканностью в выборе блюд. Сейчас он увидел на подносе красиво зажаренную птицу, не особенно и похожую на прозаическую курицу – а еще там были блюдечки и вазочки с чем-то явно деликатесным, тут же красовалась полубутылка рейнвейна и даже, вот неожиданность, изящная бронзовая пепельница, несомненно, символизировавшая позволение вопреки больничным правилам курить в палате открыто.
– Прошу вас, – ласково сказала фройляйн Марта, привычно располагая поднос на тумбочке. – Герр Виттенбах был так заботлив, что распорядился побаловать вас в честь выздоровления чем-нибудь особенным. Наши повара – это всего лишь больничные повара, за обедом посылали в ресторан Штекли, где не считают зазорным откушать сам герр Виттенбах с деловыми знакомыми и друзьями. Фазан… Спаржа под соусом бешамель… признаюсь, Лео, я даже не знаю, как называется все остальное, я женщина простая и знаю свой шесток… Не правда ли, герр Виттенбах – просто чудо?
– О да, – уже привычно произнес Бестужев.
– Будь он не лютеранин, вообще мог бы считаться ангелом господним на земле… – в ее глазах горело умиление старой девы. – Он говорил мне, что намерен предложить вам свое гостеприимство, что вы, отдохнувши, непременно захотите к нему направиться. Можете не беспокоиться, достаточно уведомить меня, и я вам тут же обеспечу экипаж с трезвым и рассудительным возницей, разумеется, добрым немцем из общины… Приятного аппетита, мой мальчик!
Когда она вышла, Бестужев оглядел поднос, радовавший глаз и в особенности обоняние, а потом, пользуясь отсутствием свидетелей, поступил как сугубо русский человек: налил в чистейший хрустальный стакан почти до краев золотисто-желтого рейнвейна, жахнул до донышка и закурил английскую забористую папиросу. Полулежа на кровати, задумчиво уставился в потолок.
Как он ни размышлял, выходило, что краснолицый немец никак не может оказаться ловушкой, наемником на службе у мисс Луизы и ее дядюшки-миллионщика. Очень уж он неподделен и убедителен – это не дешевая подделка под преуспевающего дельца, а именно что взаправдашний делец, воротила. В качестве подручных по темным делам обычно выступают людишки попроще. Даже клятый американский адвокат (Бестужев искренне надеялся, пусть это и не совсем по-христиански, что этот прохвост из ледяной пучины все же не выбрался, несмотря на всю свою изворотливость) был, если так можно выразиться, разрядом пониже.
И не в том даже дело, что Виттенбах неподделен и убедителен. Вряд ли охотники стали бы проворачивать настолько сложную комбинацию. Ничто не мешало им прилапать (как выражаются поляки) дичь там же, в госпитале Святого Бернарда. Это было бы гораздо проще и эффективнее. Богатый и влиятельный человек вполне мог устроить именно так, как устроили немцы – прислать за Бестужевым санитарную карету со своими людьми, придумав для администрации госпиталя Святого Бернарда столь же убедительное объяснение. Он, скажем, родственник несчастного молодого человека, друг его родителей, вот и намерен перевезти беднягу в дорогую частную клинику, где бедолагу ждет не в пример лучший уход. Бестужев, лежавший с высокой температурой и ни слова не понимавший по-английски, даже не понял бы, куда его везут и в чем причина – как не понимал своего перемещения сюда… Положительно, так было бы гораздо проще. И ни одна живая душа не встревожилась бы, не почуяла неладное, не стала бы разыскивать никому не интересного здесь иностранца… Так на их месте поступил бы и сам Бестужев – всегда полезно ставить себя на место противника…
Нет, герр Виттенбах определенно настоящий. Солидный воротила, усмотревший великолепный шанс для себя с помощью экстраординарного патента подняться гораздо выше того положения, что занимает сейчас. Вряд ли это его единственное побуждение – ах, какая хитринка блеснула у него в глазах, когда он упомянул о дочерях! Дочери. Множественное число. Стало быть, не менее двух. Коли уж живут с родителями, значит, девицы на выданье, и папенька с маменькой, надо полагать, давно уж озабочены поисками подходящей партии. Господин инженер Штепанек, нужно отметить, как нельзя более подходит в качестве заманчивого жениха: талантливый изобретатель, способный принести нешуточную выгоду тестюшке. Как это там в «Слове о полку Игореве»? «Мы его красной девицей опутаем…» Ничего специфически немецкого либо американского – обычный ход рассуждений делового человека независимо от подданства. Вот уж поистине семейное предприятие получится: не только компаньон и ценный специалист, но еще и зятек… Тривиально, ага…