Пещера — здоровущая, стены будто пламенем обожжены, и пол понижается. Логово земляной кошки — вот что это было. Когда приходит пора гнездиться, они роют нору, из которой есть выход на поверхность. Прорываются снизу. Контрабандисты просто расширили пещерку.
Тихо, глухо, под ногами мелкие косточки хрупают. Веет сырой землей. Детским страхом. Запахом Немочи — густо. Она пришла сюда… услышала что-то или кого-то. Вбежала по следам ребят. Потом топталась вокруг них, как курица. Потом торопливо увела от чего-то… Глаз Следопыта в темноте различает стены — местами опаленные. Затылок Грызи — та ступает, держась за одну из стен. Вслушивается… Останавливается резко.
Еще до того, как я вижу слабый отсвет золота. Нить, которая перечеркивает темноту, тянется навстречу. Потом появляется вторая, третья, еще…
— Псигидра, — говорит Гриз чуть слышно.
Вытвань разлеглась у дальней стены — разложила щуп-тулово, а усики-индикаторы по стенам развесила, вон, золотом сияют. Сразу становится виднее. Псигидра разбухшая, довольная и спокойная, не пытается хватануть. Потому что питается.
И можно даже не спрашивать — кем. Немочь уже как следует затянуло — только руки торчат да нос со ртом. Еще вытаращенные от ужаса глаза — в них нет разводов, она не в состоянии Соединения, спасибо и на этом.
Подскакиваю, хватаю за руку, пытаюсь выдернуть, только псигидра не настроена делиться едой — она ей нравится. Тащит ее назад, да еще щупальце тянет — за вторым блюдом в виде меня. Отскакиваю. Черти водные, эту тварь ведь особенно ничем не прижучишь, магия на нее не действует, договариваться с ней — пустое дело, действует одно — накормить болью досыта, пока не заснет и не начнет переваривать.
Главное — чтобы Грызи туда не полезла, для варга такие касания — все равно что в чан с кипятком нырять. Сваришься в боли.
Но Грызи, вроде, не собирается — проводит ладонью вдоль тела псигидры, наклоняет голову.
— Воспоминания, — бормочет, — ладно, это кое-что. Мел, если вдруг слишком глубоко уйду — встряхни как следует.
Мурену мне в печень, ее что — Синеглазка покусал ночью? Хотя нет, это ж Грызи, она любому Синеглазке сто очков вперед форы даст в плане «соваться туда, куда не надо». Я только успеваю открыть рот — забыла она, что ли, что такое псигидра?
А она уже с сосредоточенным видом сует в тело псигидры руки по локоть. Лицо ко мне в профиль, и зелень в глазах — даже сквозь золотые отсветы видно…
Псигидра вскипает и пухнет, тянет Грызи на себя. На всякий случай вцепляюсь ей в куртку — чтобы не дать утащить. Но тут вытвань выплевывает Немочь — нехотя, неохотно, и приходится отвлечься, вытащить ее полностью, отволочь по полу пещеры подальше…
Возвращаюсь обратно — и вижу, как черные путы ложатся вокруг плечей Грызи. Зверюга пухнет и пухнет — нашла себе еду по вкусу, а лицо Грызи бледнеет и бледнеет, заостряется, меж бровей ложится упрямая складка, на лбу проступают бисеринки пота, зубы стискиваются до боли, бледнеют губы…
Псигидра бурлит и растет, сверкает золотом, но Грызи внутрь почему-то не тащит. Та стоит на коленях. Я рядом — слежу за этим… поединком, или что она вообще делает? Позади стонет и хлюпает Немочь. Где-то от входа ей вторит Прицеп — такая себе симфония. Золота всё больше, у Грызи плечи трясутся от напряжения, руки подрагивают у локтей, будто она пропускает через себя какую-то дрянь… память? Люди так не вспоминают. Собираюсь с мыслями, ловлю пальцем золотистую нить — мгновенный отпечаток воспоминания: мертвый выводок маленьких керберов на земле… странный ракурс, странная память — чья вообще?!
И тут псигидра замирает. Нити по стенам перестают шевелиться и угасают. Тело-щуп расплывается — похоже на безобидную грязь, даже, кажется, начинает впитываться в пол. Грызи выдергивает из псигидры руки — она вся в липких следах — опирается о пол и дышит тяжело, со свистом.
— Усыпила ее? — спрашиваю, пока помогаю ей достать укрепляющее из поясной сумки. Мотает головой. Еле слышно:
— Перекормила… Перестроилась на чужую память — память всех соединений… всех животных. Варг всегда един с окружающим миром. Количество боли…
Ух, могу себе представить, дальше Грызи может и не говорить. Помогаю ей выпить, потом сесть поудобнее. Потом к Немочи кидаюсь — поить тем, что осталось, хлопать по щекам.
Немочь пучит глаза и на редкость в порядке — для той, которую чуть не сожрала псигидра. Удивляется: «Ой, Мел…» Поясняет: почувствовала псигидру, да и местные что-то начали дурными снами маяться. Пошла искать ребят. Смогла их вызволить — подкормила тварь собой и вытащила. Довела до деревни. Там поняли, что одного не хватает, она кинулась обратно. Думала, мальчик уже внутри. Забыла, потеряла контроль, коснулась того, что внутри псигидры — ну и провалилась…
Сюрприз за сюрпризом сегодня. Оказывается, Синеглазка рассказывал своим ученичкам про псигидр. Оказывается, эта даже слушала! Со своим-то нездешним видом! Даже действовала вначале правильно, кто подумать мог. Этак я еще Немочь зауважаю.
Пока что нужно с Грызи разобраться — она выглядит чуть ли не хуже Немочи, уставилась в одну точку. На лице отчаяние.
— Двухголовая, — шепчет. — Двухглавка. И память. Его память… Она хочет не сотрудничать, она хочет… его вернуть.
Какое-то поганое «его». Не менее поганое, чем это «она». Хочу помочь Гриз подняться, но она уже стискивает зубы. Шатнувшись, опирается о стенку, встаёт. Говорит хрипло:
— Мел, я к лечебнице. Мне… нужно. Нужно спешить. Присмотри за Петти и мальчиком, в деревню их отведи…
Ага, сейчас. На пути выморки, Грызи ветром качает, присмотри за ученицей и мелким потеряшкой, ага.
Мотаю головой, только она не видит: неверными шагами идет на выход из пещеры, потом быстрее, быстрее…
Тяну за руку Немочь, доволакиваю до Прицепа. Строго говорю: сидеть вот именно тут. Псигидра дрыхнет, это не страшно, а сюда выморки вряд ли полезут. Если полезут — возле пещеры от них легче отпинаться.
Оставляю им от щедрот кинжал с пояса и склянку с сонным эликсиром. Самой бы пригодилось, только у нас там впереди разборка с Беленой и ее ребятами. И с еще одной псигидрой, раз у этой две головы.
В два счета догоняю Грызи, хотя она уже набрала нехилую скорость. Только она еще не отошла, так что переходит на быстрый шаг и пытается отдышаться время от времени.
— Вторая — в лечебнице, небось, — говорю я. — Что, они ее для Синеглазки приготовили?
Грызи кивает, и на лице у нее отчаяние человека, который не успевает… нет, не успел. Уже не успел, потому что если они Синеглазку закинули туда сразу, как до лечебки дошли, то с того времени час прошел, не меньше.
Там уже все кончилось, что бы ни начиналось. Грызи полагает, что кончиться могло совсем уж худо, вот и бежит что есть мочи. Я полагаю, что раз это связано с Синеглазкой — там полный финиш. И тоже стараюсь как следует спешить.
Внутри — какое-то невольное сочувствие к псигидре. Если уж этой предстоит жрать худшие воспоминания Нэйша… ну, словом, она там очень правильно, в психлечебке. Самое место.
Выморков нет, и на том спасибо — отхлынули. Может, мы просто прикончили основную часть. Шаги я ловлю, уже когда мы влетаем в первую рощу — возмутительно ярко раззолоченную всякими там лучами и листьями.
К нам навстречу движутся, и я знаю эту походочку. Торможу сама, дергаю за рукав Гриз — все, набегались, нечего больше…
Нэйш выскакивает из-за деревьев как не бывало — весь такой из себя деловой и в белом. Правда, с разводами на этот раз. На физиономии — преспокойнейшее выражение, как у покойничка. Или как у него самого, когда он шел на устранение. Стеклянный взгляд, поджатые губы. Мясник как он есть.
— Госпожа Арделл. Мелони. Вижу, с вами все хорошо. Помощь не требуется? Нет?
Гляжу на Гриз и ужасаюсь: у нее такое лицо, будто она готова кинуться ему навстречу. Только боится непонятно чего.
Видок — будто призрака увидала.
Губы дергаются, и она не сразу выговаривает:
— Ты…
— О, в полном порядке. Просто… вспомнил кое-что.
Дурацкая ситуация. Нэйш — с отстранённым выражением на роже, Грызи в ступоре. Я — единственный, кто задает вопросы.