— Потому что иногда не знаешь, как подобрать ключ?
— Потому что-то, что за прутьями, не всегда хочет выходить.
Кербер стоит в открытом проёме — вертит головами, выискивает подвох. Думает — может, в клетке-то лучше? Спокойнее?
— Стены иногда нужны, аталия. Чтобы… наблюдать. Или укрыться. Чтобы что-то удерживало.
— Или чтобы ограждало?
Уголёк наконец поверил: вот оно. Шаг. Другой — мускулы так и перекатываются под исполосованной шрамами шкурой. Расстояние — один прыжок, добыча в поле зрения…
— Ты воздвиг в ее сознании стену — чтобы защитить, — говорит Грызи мерно и слишком спокойно.
Кербер с рёвом кидается вперед — и замирает, остановленный волей варга. Будто наткнувшись на невидимую стену. — Простейший выход, очевидное решение. И естественное стремление оградить — на время, только на время. Я не собирался ограничивать ее, хотел только… дать ей возможность привыкнуть. — Минимизировать вред, — соглашается Гриз. — Очень эффективно, да. Осторожно касается локтя Нэйша — убери, мол, контроль. — Так менее больно, — и делает шаг вперед, навстречу взметнувшемуся, взвывшему Угольку. — Так надежнее и быстрее, да. Открытая ладонь Грызи тихо ложится в воздух. — Просто иногда стены — это не выход, Рихард. Кербер подходит недоверчиво, порыкивая одной башкой в сторону Синеглазки. Лезет правой головой под ладонь Грызи — и она бережно, трепетно поглаживает черный гладкий лоб. — Стена по определению и не может быть выходом. Не так ли? Логический парадокс. Грызи очень увлеклась почёсыванием брюха Уголька. Даже на корточки опустилась. Кербер тихо рокочет изнутри — «Грррррррр» — мало ли, больно сделают. Хвост слабо мотается — туда-сюда.
Нэйш изображает статую, с пьедестала изучающую эту композицию.
— Сегодня она спросила меня — как можно любить то, что причиняет боль.
Мысленно хватаюсь за голову. Давлю желание тут же бежать к Мелкой — чтоб хоть чем-то помочь.
— И что ты ответил?
— Что я должен был сказать ей, как ты полагаешь? Мне следовало ограничиться двумя словами — «С трудом»? Или более общими понятиями, вроде «Люди постоянно любят то, что причиняет им боль». Я мог бы обозначить, что Дар не обязательно любить. Или привести в пример Десмонда и Кани… Какой ответ ты полагаешь правильным, аталия?
Гриз начинает почёсывать кербера под одним подбородком, потом под другим. Лапочка плавится в ее руках и молотит хвостом уже вовсю.
— Нэйш. Йолла не хочет слышать правильные ответы. Не хочет слышать мои ответы. Она хочет слышать — тебя.
Впору за сердце хвататься. Вспоминаю, как я сегодня пыталась Мелкой выложить свои вроде как чувства. И помножаю на ударенность Синеглазки.
Препарировать всё вокруг себя — вот что он обожает. И делиться своим мнением насчет того, что напрепарировал — в других, само-то собой.
А вот когда дело касается — что у него там внутри происходит…
— Может, ты не заметила, аталия, но это не совсем то, в чём я эксперт.
— Ну, ты же ответил на эти вопросы для себя.
— Считаешь, ответил?
Гриз вся ушла в почёсывание кербера, который распластался и млеет. Идеальная пара — и плевать им двоим, что их сверлит взглядом бывший устранитель.
— Тогда ответь. Нэйш, я хорошо понимаю, что искренность — не твоя стезя и что тебе проще наизнанку вывернуться, чем с кем-то заговорить в открытую…
— Ну, почему, вот Лайл на рейдах…
— Рихард. Ты помнишь, что я тебе сказала — даже и теперь, ты можешь отказаться. Если вдруг решишь, что требования слишком высоки.
— Да. Я помню.
Синеглазка говорит тихо и задумчиво. Опускается рядом на корточки, тоже начинает гладить кербера.
Сейчас сблюю в кусты от такой идиллии.
— Ты не отменил уроки.
— Знаешь, аталия, иногда мне кажется, что отсутствие выхода — лучшая мотивация.
Уголёк аж поскуливает от вселенского счастья, извивается на земле от удовольствия.
— Значит, ты всё-таки считаешь, что другого выхода у девочки нет?
Нэйш гладит кербера подозрительно долго и с подозрительно стеклянным взглядом.
— Ты сама сказала: стены — не выход.
Ладно, пусть себе. Глушу Печать — наслушалась. Иду разбираться с вольерными — наверняка ведь вечернюю кормежку запороли. И надо будет таки пообщаться с Мелкой.
Убийство Синеглазки на сегодня откладывается.
Кажись, ему и без того уже хватило.
ЙОЛЛА ДОМЕРТ
А назавтра урока нет. Ну, то есть я прихожу вовремя, кручусь у нужного сарая. Потом за мной прибегает Карим, из младших учеников. — А меня за тобой послали, — говорит, а сам гордый до макушки. — Урока, говорят, не будет, а тебе велено собраться как для поездки в город и идти в кабинет к Арделл! Вытвердил, тоже. Хмыкаю и во весь дух несусь в свою комнату — накидываю приличную куртку, вроде как на рейд. Креплю к поясу сумку с набором зелий да проверяю, всё на месте или нет. Ну, и обычную сумку — через плечо: маленько денег, перчатки, бинт, нож, пара амулетов, всякое такое. Еще быстрее потом несусь в кабинет Гриз, толкаю дверь и попадаю в разгар перепалки. — …справится любая группа! И уж в любом случае, её уровень может оказаться недостаточным… — Это разве не мне решать? Гриз сердится — ну, это понятное дело, с Нэйшем ведь говорит. А наставник с чего-то нацепил плащ с капюшоном, да не такой, в каком с Гроски шастает, а вроде балахона что-то, какие жрецы носят. Весь в сером, а улыбкой прямо солнце бы пересветил. — Йолла. У нас сегодня небольшое выездное задание — мы отправляемся на вызов. — Ага, — говорю и вижу, как темнеет Гриз. — Куда? — Скоро узнаешь, но тебе почти наверняка понравится. Вот если посмотреть на Гриз — то что-то у меня прямо сомнения. — Считаешь, это необходимо? — это она-то, и губ почти не разжимает. — Когда еще такая возможность подвернется. Йолла, «поплавок» у причала… Гриз вздыхает. — Ладно, я с вами. Пять минут — раздам распоряжения. — М-м-м, — Нэйш делает вид, что раздумывает. — Я был бы не против, но… помнишь первое из моих двух условий? Гриз, видимо, что-то такое помнит, потому что начинает говорить тихо, но очень, очень выразительно. — Нэйш. Я не собираюсь вмешиваться. — Не сомневаюсь — ты просто собираешься разделить с нами небольшую прогулку. Но поскольку речь идет о моей ученице, то ты можешь считать… — тут он наклоняется вперед и договаривает шепотом: — Что я тебе запрещаю. Потом он выдает последнюю улыбочку — острую, как нож. Разворачивается и выплывает в коридор, поманив меня за собой. Гриз на прощание не говорит ничего. И даже не спорит — хотя, может, просто онемела. — Тебе просто нравится ей приказывать, — говорю проницательно, пока мы идем по дорожке к причалу. Наставник улыбается мечтательно. — Иногда приятно получить такую возможность. — Хоть в чём-то, — фыркаю под нос, но делаю вид, что это я закашлялась. А Рихард делает вид, что ничего не слышал. И вообще особенно слов не роняет — пока в «поплавок» лезем, пока этот «поплавок» гиппокампы сквозь водные бездны волокут не пойми-куда… Наверное, час, а может, больше — я уж вся успеваю измучиться. Начинаю пытать: когда уже приедем? А приехали? А куда едем-то? Ну, куда, а? А задание какое?! Нэйш молчит и улыбается из полутьмы «поплавка», с соседней скамейки. Очень многообещающе, как говорит Кани. Потом прибываем, в кои-то веки. Из «поплавка» вылезаем на берег реки, потом на дорогу — тут и до города недалеко, вон, видны пошарпанные стены, да благовониями несет почему-то. Идем себе и идем, а когда стены становятся близко — наставник накидывает капюшон. Сразу становится похож то ли на странника, то ли на жреца какого-то. — Зачем маскарад? — спрашиваю. — К знакомым идем, что ли? — Просто меня здесь слишком часто узнают в лицо. И тут я наконец вижу шильду возле городских, распахнутых настежь ворот. И рот у меня распахивается пошире, чем ворота. На шильде три алапарда — герб. Над ними — фигурка мальчика. А сверху вырезана надпись: «Добро пожаловать в Энкер». Да что ж за такое… — Я же говорил — тебе понравится. Это он подобрал какое-то не то слово. Я и так особенно не шастаю по городам. Но чтобы Энкер и в такой компании — оно ж… Сколько я вместе с Гриз над картами Энкера вечеров просидела — не пересчитать. Все пытались тайну разгадать. Десятого Чуда Кайетты. Которое тут объявилось и пропало лет тридцать назад. Сама я в Энкер так и не попала, а Гриз мне все рассказывала, и тут точно по ее рассказам: мусорно, серо, куча храмов и пророков на улицах. И паломники, и торговцы амулетами, нойя и какие-то серые личности с дешевенькими брошюрками, и вот, жрецов и бродяг полно. Кому какое дело до еще одного жреца — высокого, в сером капюшоне. И до еще одной бродяжки, или за кого я там сойду. Ну, и еще до того, что у бродяжки голова сейчас открутится. Мы идем медленно — правда вроде прогулки получается, а я стараюсь охватить сразу всё. Вот Храм Целительницы, а рядом с ним больница и две аптеки, да куча частных лавок — лекарствами торгуют. Уличный музыкант в сером тряпье — интересно, специально нарядился? Вовсю поет… ах ты ж, и песня про Дитя Энкера, да! А вон продают леденцы — алапардов на палочке. Сыро, влажно, немного туманно — теплее тут, чем у нас, я даже куртку расстегиваю потихоньку. Щупаю глазами жителей — как-то тут им живется? Физиономии серые, унылые какие-то. А вот две нойя — скользят взглядами без интереса, они вон к какому-то приезжему направляются. И еще храм — только уже Единого, кажется. Две крысы неторопливо перебегают дорогу — будто хозяева. На маленькой площади уличный театр — тут я уж прямо шею чуть не вывихиваю. Потому что там тоже что-то ставят про Великого Варга Энкера и его какие-то там подвиги. Кажись, он там от злых алапардов какую-то принцессу спасает — вон, парик золотом горит. Все бы хорошо, только у актера, который играет Ребенка Энкера, лицо настолько пропитое — даже грим не спасает. А недалеко статуэтки продают. Хочешь — маленькое Дитя Энкера (в белых одеждах и с золотыми локонами, как с картинки), а хочешь такое же, но вроде как уже взрослое. — Я б прикупила, — признаюсь. И воображаю, в каком восторге Кани была бы — «Ха, кто у нас тут любитель коллекций? Такую я б собрала!» — Я бы не советовал, — доносится из-под капюшона тихо. — Цены высокие, а сходство довольно условное. Ну да, и у меня тут… как это? Неповторимый оригинал. — Ну, а зачем мы сюда еще, коли не статуэток прикупить? — Маленький вызов, я же говорил. У одного хозяина возникли проблемы с алапардом. Он что, издевается? Проблемы с алапардом, в Энкере — это то есть как? — Да, представляешь. Их тут сейчас довольно много — куда больше, чем было раньше. При храмах, при зверинцах — чтобы паломники могли вообразить себе случившееся. Некоторые участвуют в представлениях, хоть и не на тех улицах. Да. Тут что-то очень много алапардов — я уж двух видала, мелькнули. А еще есть на книжках, на рисунках, в статуэтках, на вышитых платках. На стенах. Чаще встречается только — изображение этого самого легендарного ребенка, так что мне… неловко, что ли. Особенно когда мы сворачиваем на Ярмарочную улицу, а Нэйш по ней движется как ни в чем не бывало. Не торопится — оглядывает дома, будто вспоминает. Гриз говорит — иногда память почти почувствовать можно. Эта — вязкая, холодная, страшная, такая, что не хочется и трогать. Катится оттуда, впереди. Встает навстречу. — Да. Раньше их было меньше. Только на Ярмарочной — приезжие зверинцы или с циркачами. Событие для малышни. Улица затаилась, ощерилась. Вся забросана сухими цветами, пропитана благовониями. У стен домов — пряники и тряпичные куклы, и над ними тоже спорят крысы. По стенам домов плывут алапарды — медовые, распластались в прыжке… — Между этими домами, во дворе, стоял шатер — и, кажется, именно под ним приключилась какая-то история. Кажется, хозяин зверинца напился и решился, что обойдется без дрессировщика — ведь животные были отлично вышколены. Особенно алапарды: они ведь такие… податливые. Шумит вода в почтовых тоннелях под ногами — мелькает через позеленевшие, медные решетки. Если закрыть глаза… ага ж, можно увидеть пьяного хозяина. Он орет и ругается, неумело лезет кормить привязанных животных — немного, выступление скоро…