наладил контакт, в конце концов, у нас не так уж и много времени…
Немного — месяц. На такое время нас закинули на Рифы. С условием, что если вдруг мы не дадим о себе знать — нас отсюда вытащат под благовидным предлогом. Ну, например, я должен буду опознать членов шайки, которую возглавлял.
Если доживу, конечно.
Когда мы встретились в следующий раз, через три дня — плечо болело сильнее. А еще — челюсть. А вот кулаки — красные от треклятой водоросли — чувствительно почесывались: кулакам крайне хотелось соединиться с кое-чьей безупречной скулой.
— Сколько раз я тебе говорил, что ты кукукнутый?
Нэйш чуть приподнял брови, прохаживаясь мимо стола, за который меня минутой раньше втиснули два местных «угря».
— А по-моему, идея была отличной.
— Роскошной, как труселя королевы Ракканта, чтоб тебя… это ж не тебе пришлось торчать в клятом карцере и получать по ребрам. К слову, зачем ты мне вмазал разряд жезла?
— Правдоподобие, Лайл. Предположительно ты отлынивал от работы, а потом еще и попытался пререкаться. И потом, мне же нужно как-то зарабатывать авторитет. Кажется, зрелище доставило другим «скатам» удовольствие.
Может, он слишком вжился в эту форму, в эту роль, только мне как-то кажется, что это и ему доставило удовольствие. От этого оторопь берет.
И в десятый раз успокаивать себя «Гроски, Нэйш, конечно, сволочь, но он наша сволочь» — получается всё хуже.
— И что — ты добыл что-нибудь из этого удовольствия?
— Кое-что, Лайл, кое-что… один из охранников сказал, что я бы неплохо показал себя на втором уровне. Думаю, речь велась о чём-то, что находится внизу и севернее, ближе к пристани. Другой откликнулся — что-то вроде «Хорошее было бы зрелище». До этого такие разговоры не заходили. Пояснений они не дают, утверждают, что я и так пойму, потому что через это проходит каждый. Звучит как какое-то развлечение для «скатов», не находишь? Во всяком случае, «угри» не знают об этом месте — или лгут, что не знают.
Я передернул плечами. Не хотелось воображать, как могут развлекаться местные стражи.
У заключенных тут одно развлечение — карцер. Сутки в тесной холодной комнатушке, тьма, застоявшаяся вода на полу, кишащая здоровыми пиявками; озноб и страх пробирают до костей.
— Что у тебя, Лайл? Удалось наладить контакт с тем мальчиком… Т-369, не так ли? Полное имя — Эркин Полкед, осуждён за…
— Знаю я, за что он осуждён, — огрызнулся я. Негодующе засопел. Контакт… посиди в карцере с кем угодно — и вы друг другу ближе братьев родных станете. Но этот… — Наладил, даже с лишком. Вернее сказать, он не затыкался все двадцать четыре часа — по-твоему, это можно назвать контактом? Примерно двадцать часов у него ушло, чтобы поведать мне о своей горькой судьбинушке.
И о том, что это несправедливо, несправедливо, несправедливо было — его на Рифы, потому что никакого морального права мать не имела с ним так поступать, он только хотел, чтобы от него отстали, а сестрички так противно визжали, они совсем ничего не понимали, эти мелкие девки, и вообще, он был пьян совсем немного, и она же всегда давала ему денег, и какого черта она полезла его воспитывать, он же ее маленькое солнышко, это всё несправедливо, это всё она виновата, а сестры вообще просто под руку подвернулись, не надо было им орать, он всё никак не мог сосредоточиться, и всё вышло случайно, он не помнит, как ударил магией, и он вообще ни в чём не виноват, а тут страшно, страшно, страшно, тут так страшно, зачем его вообще сюда…
— Он сообщил тебе что-нибудь?
Здесь все и со всеми не так — вот что он орал там, во тьме. Тощий, мелкий и прыщавый, а голоса — как в придворном певце, за сутки чуть-чуть только и охрип. Со всеми, со всеми не так — как будто я сам не вижу этого.
Тень Рихарда Нэйша неспешно плывет по грязной стене допросной. Мягко — словно подкрадывается. И мне жутко от этого.
Жутко до того, что я и глаз-то на своего напарника поднять не могу.
— Само собой, орал, что отсюда нет выхода. Поминал какой-то лабиринт — «несговорчивых пускают побегать в лабиринте». Кто там знает, может, это и есть второй уровень. Из того, что узнал… есть и третий. Но о нем он почти и не говорил — помянул да затрясся. И была там еще одна странная фразочка…
К концу нашего заточения я порядком измотался. До того, что готов был придушить вопящего Эрка собственными руками. И ляпнул наобум:
— Заткнись, а то услышат.
Подействовало на удивление хорошо: Эрку будто кляп вставили, я уж было подумал — он языком задавился с испугу. И за следующую четверть часа как-то даже и соскучился.
— Что — за шкуру страшненько? — спросил потом во тьму. — Боишься, что убьют?
— Убьют? — его шепот сломался, рассыпался мелкими смешочками. — Зачем… они же не убивают нас, нет. Им совсем это не нужно. Они делают так, чтобы мы жили.
Понятное дело — никому не нужно, чтобы Рифы пустели слишком быстро. Терпенея, устрицы, редкие виды рыб, магические кристаллы, пара исключительно ценных минералов — эта тюрьма прямо-таки дно золотое. С бесплатными работничками, запас которых регулярно пополняется. Неудивительно, что Дедуля Детраск чуть ли не богатейшим магнатов во всей Кайетте, а его сыны и внуки процветают. Так что да — они делают так, чтобы мы жили…
В ужасе, в трепете, не смея поднять глаз на своих стражей.
Нэйш не спеша опустился на стул напротив. Медленно, задумчиво провел пальцем по губам — и мне стало не по себе под его взглядом.
Слишком много там было… прежнего.
Может, мне кажется, но он как-то осунулся, или нет, не то… Черты, что ли, стали острее и жестче.
Или разводы в глазах — явственнее.
— Исключительный, ты чего? Нервная работенка с заключенными?
— С «планктоном»? Нет. Эти не доставляют никаких хлопот. Как ты уже говорил, они ведут себя образцово. Даже не… кричат, когда мы выполняем свою работу. В отличие от…
Не сводя с меня пристального, холодного взгляда, поднял ладонь к виску.
— У тебя в голове наконец появились голоса?
Не одному ж мне ходить с крысой внутри. К слову, этот мерзкий грызун весь меня изглодал за последние дни, а теперь и вовсе орет что-то, переходя на хрип.
— Слушай, если они вдруг станут тебе говорить, что ты — наследная принцесса Овингера, ты уж…
— Лайл, я слышу как варг. Крик. Боли, голода, ужаса… ярости, — не знаю, слышал ли он себя, такое ощущение, что просто вслушивался — и передавал то, что слышит. — Да, от ярости. Желание поглощать… желание крови… криков. Страха.
Усилием воли я отпихнул внутреннего грызуна. Это уже было похоже на информацию.
— Какое-то животное? В том смысле… гиппокамп? Или там… что тут может водиться, на Рифах, по твоей-то специальности?
— Понятия не имею, — протянул Нэйш со странной улыбочкой, — но до сих пор я не ощущал животных извне… без собственного желания.
— То есть, оно орет так, что и до тебя долетело?
Он пожал плечами, задумчиво поигрывая охранным жезлом. Так же идеально в его пальцах когда-то играл дарт.
— Оно — или они… сомневаюсь, что одно животное может издать вопль такой силы. Думаю, их сотни. Или же…
Одно, но здоровое. Как-то невольно сглотнулось. Кайетта — страна, происхождение которой не зря связывают с магическим Ковчегом — черт же его знает, что и когда из какой щели выползет…
— Значит, другие тоже могут это… а-а-а, черт.
Другие тоже могут это ощущать: все и со всеми не так, матерые убийцы глазки боятся поднять, зеленые юнцы охранники зверствуют за каждый взгляд, лупят разрядами жезлов по малейшему поводу, не шлепают по коридорам вразвалку — у них легкая, пружинистая походка хищников, готовых перервать горло.
Страх — вот что не так в этих коридорах. Застоявшийся ужас, который давит своими щупальцами одних и дает жажду крови другим. Черные волны страха, почти осязаемые, в них барахтаешься, пока есть силы, а потом остается только тупая покорность…
От жути закололо кончики пальцев.
— Правильно. И гиппокампы, значит, отвернули от здешних мест поэтому. А Дедуля Детраск скорее удушится, чем позволит прикрыть свою лавочку в этих местах: терпенея доход приносит, а на то, что за дрянь тут поблизости сидит — ему плевать. Жаль, нет никакого завалящего бестиария, но и без него понятно: вряд ли мы с такой животиной раньше встречались.
— Может быть, Лайл. Может быть.
Не нравится мне его взгляд. Такое ощущение, что он прикидывает твои слабые точки — куда лучше, прямо сейчас. К слову, это место мне тоже не нравится: оно мешает думать. Я явственно упускаю что-то, даже несколько что-то — а голова тяжелая, мысли — суетливые, мечутся, направлены на одно.
Забиться в угол и не показываться никому, уползти в нору, или нет, лучше сбежать, сбежать, сбежать…
Вроде бы, я не должен был чувствовать облегчение, когда напарник вышел из допросной и дал жест «угрям» — забирайте. Но я чувствовал.
И когда я оказался в этой самой комнате в следующий раз — меня озноб продрал, едва я услышал его шаги.
Неспешные, размеренные шаги смерти, ступающей по коридору.
— Нам нужно уходить, — выпалил я, стоило ему только закрыть дверь. — Слушай, я узнал кое-что, для Хромца может и недостаточно… но я тут прикинул, куда могли пропадать его агенты.
Нэйш молча ждал у двери, глядя издалека и сверху вниз. А я торопился и комкал слова — так, будто был на настоящем допросе, будто сросся за прошедшие дни — еще семь, кажись — с серой вылинявшей шкуркой той твари, внутри.
— Эрк мне обмолвился… насчет третьего уровня. Не знаю, с чего его понесло, похоже, после карцера он совсем умом повредился, не отлипал от меня, ни на работе, ни на покое, ни вообще. Может, с папашей путал, не знаю.
Всё порывался лить слёзы в мой арестантский балахон — посадил мне, к слову, пару внушительных синяков своим длинным носом на животе. И шептал о третьем уровне, о том, что нет выхода, потому что там…
— …ЭТО, — прошептал мальчишка, шмыгая носом и лихорадочно блестя бусинками глаз. — Оно там, внизу, там, да, на третьем уровне, туда уводят тех, кто больше не может, кто уже готов… и ЭТО тянется оттуда, к тебе… оно забирает… забирает тебя.
— ЭТО, — повторил Нэйш без всякого выражения. — Значит, они знают.
— Во всяком случае, представляют, что под восточным корпусом обитает какая-то дрянь. И не только заключенные — раз туда швыряют ослабевший «планктон», значит, «скаты», а через них и Дедуля в курсе.
Помолчал, глядя на свои пальцы, алые — будто в крови.
— Эрка забрали вчера.
В рабочие часы мне стоило больших трудов заставить его не голосить. И хотя бы делать вид, что он выполняет норму. Долго это, понятное дело, продолжаться не могло, и после вечернего построения два «ската» ненавязчиво завернули парня в сторону от барака.
Он не кричал. И не сопротивлялся.
— Нэйш, черт дери… они прикармливают эту тварь. Прикармливают то, что там сидит — где бы ни было это «там» — заключенными. Это уже явно тянет на то, чтобы Хромец этим заинтересовался, нам нужно уходить. Нужно…
Я вдруг заметил, что он так и не двинулся с места. И что слушает так, будто я ему тут рассказываю последние новости барака: при последнем обыске нашли заначку сушеной рыбы, а так все спокойненько.
— Меня переводят, Лайл.
— Что? Куда?
— Корпус А, «Аканта». Восточная резиденция директора тюрьмы.
Крыса больше не визжала. Молчала, закрываясь лапками.
Не хотела смотреть на мой страх.
— Как ты…
— Случайно отличился во время обхода… ты ведь знаешь, что господин Детраск обходит свои владения? В сопровождении охраны, но это не застраховывает от нападения… тех, кто бежал с мест работы.
«Крабы». Бежавшие заключенные, ютящиеся на Рифах. Покинуть Рифы они все равно не могут — «костемолка» беспощадна — вот и приходится прятаться на скалах. Время от времени на них устраивают облавы, но отдельные легендарные личности ухитрялись тут до старости дожить.
Если кого они и хотят прикончить — так это Дедулю.
— Видимо, отчаявшиеся — засада была плохо спланирована, однако один из них все же оказался в опасной близости. Я среагировал… довольно быстро. Можно сказать, что получил повышение.
Усмешка была мгновенной и исчезла сразу — словно блик на лезвии ножа.
— Нэйш, рядом с Детраском…
— Риск велик, Лайл. Но велики и возможности. Я смогу передавать вести в «Ковчег». Возможно, смогу узнать о третьем уровне. Что такое — ЭТО. И о втором — о лабиринте. Они должны знать больше.
— Можно же просто… — начал я и замолк обреченно.
Взяться за ручки и сбежать прямо из барака? Без плана, без всего? Прятаться в скалах, пока Хромец не пришлет за нами корабль в условленный срок — и то, побег всполошит Дедулю, он успеет прибрать за собой.
— Лайл, — имя кажется мутным, смазанным. Реален только номер. Только лежанка в бараке. — Вопрос не во мне. Вопрос в тебе. Сколько ты продержишься?
Наверное, нужно бы разрыдаться от умиления. Только вот сил как-то нет.
Черная дрянь, которая сидит тут — безразмерная, испускающая щупальца страха тварь… жрет их с каждым днем все быстрее.
— Неделю точно, — отозвался я. Потер лоб — все казалось, что я упускаю что-то, что-то страшное, неизбежное, неотвратимое. — Может, десять дней. Но потом нужно уходить. Если через десять дней ты не дашь о себе знать — я сбегу в одиночку.
Он кивнул, сделал короткий жест — мол, это приемлемо.
Падать друг другу в объятия на прощание мы не стали.
Продержался я шесть дней.