Ну да, ну да. Только вот Птенец не был впечатлительной девушкой.
Я слышала, что он там шептал Нэйшу. У меня ведь всё-таки Дар Следопыта.
— Они все умрут, — шептал он. — Все до одного, все, кто рядом с тобой. Все твои ковчежники. Все ученики, все… Истинный варг одинок… а ты станешь… мы нашли манускрипт… мы знаем, не беспокойся… они все умрут — каждый, каждая… кто рядом с тобой… закрой глаза — и увидишь, как они падают. Ты ведь видишь, да? Видишь их тела?
— А ты ему что ответил? — спрашиваю я.
Нэйш задумывается, а я делаю вид, что не знаю ответ.
Этот шепот я тоже слышала.
— Пока что я вижу одно тело, — шелестит шепот в памяти. — Твое тело. И знаешь, чьи еще тела я вижу? Тех, кто послал тебя. Тех, кто рядом с тобой… закрой глаза, ты видишь, как они падают? Каждый, каждая. Все до единого. Ты видишь… ты будешь видеть, как они умирают. В своем сне. В последнем сне…
Синеглазка переворачивает листок блокнота и переводит на него взгляд.
— Просто пожелал ему приятных сновидений.
Не знаю, что там видел Гроски в своих снах (помимо могилки Синеглазки) – но мне как-то кажется, что с ним – еще не худший случай.
В конце концов, не от всех снов можно найти противоядие.
====== Кровь варга-1 ======
АСКАНИЯ ТЕРБЕННО
Лотти — девчонка вполне себе такая ничего. Похожа на Мел, только поживее, полюбопытнее и не так задвинута на животных. Когда папаша и мой разлюбезный учитель доставляют ее в питомник — прямиком с невольничьего рынка в Тавентануме — она только первый день трясется, и настороженно оглядывается по сторонам, и по ночам рыдает. А потом Аманда ее отмывает, немножко откармливает и начинает дарить запредельные дозы воркования и ласки, так что на второй день девчонка сигает прямиком из окошка лекарской.
— Да ну ее, — говорит мне, когда я ее отыскиваю. — Ну, эту, нойя. Она у вас всегда такая сладкая? И всегда на всех смотрит, будто патоку варить из тебя собралась?
— Нет, ну ты что, — отвечаю я. — Это она еще вполсилы. Я Кани.
— Выглядишь как нормальный человек, — говорит Лотти, чем очень даже меня обижает.
— Это я злобно маскирую свою подлую суть, — признаюсь как на духу.
— Хе, да я уж поняла, что вы тут все чокнутые. Но ты хоть не будешь называть меня сладенькой.
Тут до нас доносятся отчаянные призывы Аманды, которая утратила золотенькую пациентку. Мы переглядываемся и решаем бежать.
Дальше я откармливаю Лотти чем придется — печеньем, вчерашними пирожками и леденцами, только смотрю, чтобы много не жевала сразу, после невольничьего-то рынка. Провожу ее по питомнику. Замок показываю. Слушаю и объясняю. Мне не в новинку возиться с новичками — у Мел это как-то не особенно получается, а папочка и Десми все чаще в разъездах. Для меня же работа находится не всегда — и, наверное, это хорошо, учитывая, сколько ведер слез я проливаю после каждой такой работы.
У Лотти сожжена деревня, о семье она сама говорит: «Все умерли», о рынке рабов иногда в ругательствах вспоминает.
— Ошейник, сволочь, всю шею поцарапал. И на солнцепеке торчать достало, я уж думала — хоть бы сдохнуть. Скука смертная. И мухи еще до кучи.
А так в основном расспрашивает, и это очень, очень хорошо. Зато вопросов у нее — десять тысяч и еще штук триста, не меньше.
— А я что, тоже с этими… учиться буду? Варжеству всякому? Ну да, этот, как его, Гроски, он говорил. Только я не поверила, очень уж у него рожа хитрая.
— Ого, какая домина у вас здоровая. Денег, небось, грифоны не клюют?
— А вы как нойя к себе привязали? Колдовством каким? У нас-то в деревне говорили, что нойя из лейра своего в замок не пойдет, если ее не обморочить как следовает. Кто, говоришь, обморочил? Этот, ну, Гроски? Э-э, силен мужик, а я думала, он вроде как слуга тут.
— …как, твой папаша?! Мда. Видать, ты лицом в мать, повезло тебе.
— А кто эта, которая вон там на вольерных орет?
— Руки-ноги ученикам-то часто звери откусывают?
— А, сталбыть, мне кровь зверей пить не придется? Что — совсем?! А у нас в деревне говорили, что у варгов оргии до жути дикие.
— А вот этот кто? Ну, зануда такой, с виду военный? А-а-а, жених, ясно. Эк тебя угораздило.
— Это что вот это за зверюга?!
— А учит варгов кто? Тот, который… ну, Нэйш?
Это она спрашивает на третий день нашего знакомства. И тут уж я ловлю симптомы — и мнимую рассеянность, и мнимую же небрежность тона, и глаза у Лотти куда-то совсем далеко смотрят. Ясное дело — ученицы в Рихарда втюриваются одна за другой, я таких симптомов за год по горло навидалась.
— Тот, который, — говорю весело. — Так что готовься к веселому обучению.
Ученички рассказывают, что напутственная речь моего всеобожаемого учителя заключается в перечислении того, что может случиться с неопытным или невнимательным варгом. В художественном, вдохновенном перечислении. Окончание речи включает то, что Нэйш собирается делать с учениками на занятиях. После этого обычно даже самые влюбленные перестают кушать глазами Рихарда и становятся маньяками учебы.
— А-а, ну да, они на него как-то странно посматривают, — Лотти грызет несравненную имбирную печеньку Аманды. И болтает ногами — мы сидим на бревне, на берегу ручья. — Вроде как, знаешь, у нас так на кузнеца смотрели в деревне. Красивый был, скотина, только у него жена была — в плечах футов пять и ревнивая жутко. В любой момент выскочить могла. Вот и на этого так поглядывают… у него там нет кошмарной женушки, э?
— Вроде как нет. Только вот от этого, знаешь ли, никому не легче.
Я знаю, почему они на него так посматривают, на Рихарда. В конце концов, это же было слишком недавно. Хотя нет, было месяц назад, а кажется, что пару дней. Но мне так и не хочется говорить об этом, так что я закрываю глаза, чтобы не видеть перед собой — алые пасти, алые капли… падающие на траву, отчаянные, полные бессмысленной боли глаза.
А Лотти и ненарочно, но продолжает скользить по неприятным темкам. — А я вот помню, что ты сказала, что ты у него учишься? Ну, вот вчера ты вроде как на учебу какую-то у него сбежала. Только ты же не варг, у тебя Печать Огня на ладони, да и вообще… — Угу, — говорю я хмуро и вытаскиваю из бокового кармана куртки лезвие на цепочке. — Да и вообще. Как ты вообще думаешь, кто я в питомнике, а? Лотти мычит и хмыкает и догрызает печеньку. Потом решительно говорит: — Да не знаю я. Ты со мной вот третий день носишься, особо не отлучаешься… по новичкам, да? — По новичкам, — соглашаюсь я. — А еще я устранитель, понимаешь ли. Страшный-ужасный убийца зверушек. Так что если хочешь с воплем убежать и прыгнуть обратно к Аманде в окошко — это пожалуйста. Лотти тянется к другому моему карману и хладнокровно достает еще одну печеньку. — А эта штуковина… — Это дарт. Знаешь, что такое атархэ? — Оружие, какое у знатных господ бывает. Под них делается, стоит уймищу, зато приказы хозяина вроде как слышит. Мастера его великие делают, такой раз в десять лет рождается. — Ну, рождаются они чаще, но… ага, почти верно. Это — атархэ Рихарда. Своего у меня пока что нет, оно ж стоит черт-те сколько, но Нэйш обещает подарить этак через годик, когда получше научусь пользоваться всем остальным… и этой штукой тоже. Или правильно сказать — угрожает подарить? С моим всеобожаемым учителем не разберешься. Когда он рассказывает мне о слабых точках и о том, как направлять удар — мне вообще кажется, что он скучает по старой профессии. Особенно когда он сетует на то, что не на ком потренироваться по-настоящему. Потому что я ему сразу сказала: убивать для тренировки — пошел ты в вир болотный. — Ну, по нему видно, что он весь такой из себя убивающий, — говорит Лотти и мечтательно отчего-то вздыхает. — Я его до жути напугалась, как увидела. Сначала. Ха, старый гад Оквуд от одной его улыбочки перетрухал до глубины душонки, я его понимаю! Слушай, я вчера говорила тут с одной ученицей, ну, Дайной… Так ее при упоминании Ри просто дергает — это тут со всеми так? Я чуть с бревна не сваливаюсь, когда понимаю, как она назвала Нэйша. Прекрасно, нет, ну честно. Теперь только так и буду звать. Лучше — еще и в лицо. — А ты с Мел поговори, — предлагаю я в надежде отшутиться, — посмотри, как ее подкидывает. — Стану я лезть к этой чокнутой, хотя ж вы тут все чокнутые, ну и да, она когда не орет, вполне себе ничего. Слушай, а говорят, что у вас еще покровитель есть, да? И будто бы сам Хромой Министр, который водных чертей заставил себе служить и с того света вернулся? — Есть такое дело, — отвечаю весело. — У-у, тогда понимаю, почему к вам сюда никто не суется. А то я гляжу — охраны нету у вас совсем. Защиты никакой. Если вдруг налетчики какие… ну, как к нам на деревню… только кто ж с Хромцом вязаться будет, он же и с того света достанет! — Этот может. Только, понимаешь, к нам не суются не совсем из-за этого. Просто защита у нас вроде как есть. Только вот… — У вас тут страшное что-то, небось, было, да? Народ так поглядывает? Э-э, Кани, давай, рассказывай. Да ладно, ты ж устранитель, ты ж небось и так навидалась. Это с Ри связано? Чего так народ трясется? А Мел ваша чего такая дерганая? А… Я молчу и борюсь с тошнотой. Это у меня вроде как инстинкта какого-то в последний месяц: как вспомню ту историю — тянет блевать. Меня, великого и ужасного устранителя невинных зверушек. Началось еще с того дня, как я вернулась тогда — и спасибо, Десми меня не успел в объятия схватить, рвало так, будто я три дня собственной стряпней наедалась. Но кто там знает, может, нужно попытаться рассказать. Может, на уроках я наконец смогу смотреть на своего вроде как наставника — точнее, на одну деталь наставника, перетянутую белым бинтом. Может, Лотти скажет что-нибудь вроде: «Ага, так я и думала, что было такое» — и полегчает. В любом случае ей ведь расскажут. Так что придется вспоминать. — Началось это месяц назад, — говорю я и глотаю, глотаю мерзлый, стылый ком, который лезет в глотку. — Вроде как пришло сообщение, что возле одного селения единороги волнуются… как раз в Единорожьих лесах, где их тьма. Будто раненого сородича чуют. Ну, а у нас было тогда затишье, вот мы и выдвинулись вчетвером. Мел, Гроски — ну, мой папаша. Я — если придется добивать… И Нэйш — чего его понесло, вообще никто не понял, хотя когда его вообще кто понимал?! Ну, и вот, мы пришли на место, Мел объявила, что чует кровь единорогов, ну, и мы пошли. Не сразу я понимаю, что молчу, а Лотти на меня таращится и подгоняет: ну? — И там были единорог? — Были. Единороги. — Раненые? — Нет. Умирающие. — И… несколько, да? Два? Три? Четыре? — Вроде как больше.
*
Их было тридцать. Может, и больше, но три десятка — точно, мы услышали крик задолго, как дошли туда, а потом только видели — морды, мешанину сломанных костей, и брызжущую кровь из пастей.
Яма была глубокой, и их просто… свалили туда, искалеченных до невообразимости и еще живых. Выбросили, поглумившись и не доведя до черты. И я смотрела на то, как они движутся, как смотрят… кто-то бился в агонии, и яма была не слишком большой, так что они лежали друг на друге — сплошное месиво тел.
Я стояла и не могла отвести глаз, и в голове прыгало только идиотское, никуда не годное: «Зачем?!»
В смысле, это же единороги. Они же такие красивые, а губами тянутся хлеб взять — губы мягкие такие, а серебристые, золотистые, бронзовые хвосты, звездочки на лбах, гордые шеи. Мне Золотинка иногда разрешала прокатиться на себе — это будто… летишь. И единорогов часто ловят, приручают для конюшен, для знатных выездов. Или просто держат, чтобы ими любоваться. Волосы еще на зелья берут, кровь — иногда.