А тут их просто мучали. Ломали, будто ненужные игрушки, калечили, избивали, резали, жгли — я видела следы ожогов. Так, чтобы…
Чтобы нельзя было исцелить.
Это нельзя было исцелить. Я это почти сразу поняла, когда увидела Мел. Она сначала рванулась к ним с криком, только папаша ее удержал, потому что она сама бы свалилась в эту яму. И тогда она застонала глухо, упала на колени, и я увидела, как она выискивает взглядом — хоть одного, чтобы можно было бы еще что-то сделать, выходить, исцелить, дать какие-то зелья, чтобы ходил, дышал…
Она не находила. И это было видно. А папочка понял все еще раньше меня, потому что сказал тихо:
— Здесь не поможешь, нужно уходить.
За криком боли, ржанием, стонами, — всем тем, что неслось из этой ямы смерти — его почти не было слышно, но я услышала.
А двинуться вот не могла.
Он, вроде, тогда еще к Мел подошел, попытался отвернуть ее — чтобы она не видела…
А я тогда и посмотрела на Рихарда.
Он стоял как-то странно — будто на него накатывают волны, и нужно удержаться, чтобы не снесли. Повел головой раз, другой, будто слышал что-то, от чего хотел избавиться.
И у меня еще мелькнуло: никогда б не подумала, что ему будет страшно слышать звериные крики боли, он же сам устранитель.
А потом папочка отпустил плечо Мел и рванулся к Нэйшу, каркнул хрипло:
— А ну-ка пошли отсюда! Не смей, не слушай!
Нэйш в ответ только губами шевельнул: «Не могу».
И открыл глаза — синие-синие.
А у меня в голове прямо поскакало одно за другим — все, что знала и чего не знала — тоже. Единорог — идеальное животное для варга, слияние происходит легко, всегда готов быть вместе… Тридцать искалеченных, умирающих единорогов, мамочки, какая ж это боль, его просто затащило туда помимо воли, и сейчас они действительно вместе, проживают одно и то же, а значит, значит…
— Кани!
Значит, остаюсь только я.
У отца были отчаянные глаза, лицо перекошено — видно, сам понимал, насколько отвратный выход. Он, вроде, пытался Нэйша трясти, размахнулся даже, чтобы врезать, ругнулся на незнакомом языке, пробормотал что-то, что при такой силе воздействия можно только навредить… а потом крикнул мне.
Хотя сам вообще-то все время отговаривал. От ученичества и от устранительства.
Пальцы у меня прыгали, когда я доставала дарт. Я старалась не смотреть в их глаза — там можно было утопиться в боли, и в этом крике, в хрипах, в сиплых вздохах тоже можно было потонуть. А мне ведь придется идти прямо по ним, ступать по телам, если хочу достать всех, потому что иначе…
Не знаю, что страшное случится, но наверное — очень страшное.
И мне придется. Придется.
Цепочка скользнула по пальцам. Время потянулось за цепочкой: секунда — звено, секунда — звено. К ногам как по бревну привязали. Папочка позади все пытался привести в чувство нашего варга, и я слышала что у Нэйша начинает прерываться дыхание, и слышала тихий надрывный вой, который вырывался из груди Мел… и я шла.
Понимала, что мне это будет сниться всю жизнь. Каждый удар. Но шла через вязкий, паточный воздух, дошла до края ямы, в голове еще мелькнуло — может, огнем, потом поняла, что огнем не смогу, Дар не сработает… Посмотрела в глаза ближайшего — жалобно стонущего вороного… подняла дарт.
И тут будто порвалась невидимая струна — на поляну, на яму, на нас обрушилась тишина. С размаху. Кажется, даже на макушке подпрыгнула.
Сначала мне показалось все-таки, что я ударила. Только удивилась — почему они умолкли все сразу.
Посмотрела в невидящие глаза вороного. Потом на дарт — он так и остался в ладони. Потом на остальных — они тоже все замолкли, остановились… утихли. Даже без конвульсий.
Потом обернулась и посмотрела почему-то на Мел.
У той были мокрые щеки и искусанные губы. И я даже почти обрадовалась, когда она глянула на меня как обычно — чего, мол, пялишься? Это не я.
Ну, конечно, это не ты, Мел Защитница Животных. Это…
— Что ты наделал? — спросил мой папаша в звенящей тишине. Кажется, заткнулись даже птицы. Внимали, наверное, что изречет один варг.
Один убивающий варг.
Из широко открытых глаз которого медленно уходит синева.
Папаша так и держал его за плечи. Будто не понимал — упадет он сейчас или нет. На физиономии Лайла Гроски застыл очень правдоподобный ужас. Мне даже чуточку было жаль, что я его не разделяю, потому что в этот момент я вся тонула в облегчении. В радости от того, что мне не пришлось.
Нэйш, к тому же, и не думал падать. Разве что пару секунд смотрел на папашу так, будто перед ним торчит какой-то совершенно незнакомый ему тип.
Потом отцепил от себя папашкины руки и ответил преспокойно:
— Закончил, Лайл. Закончил… всё.
Тут он, видно, попытался выдать свою знаменитую маньячную улыбочку, но то, что получилось, потянуло разве что на судорогу. Так что он добавил сверху:
— Если тебе легче, можешь считать — я выполнил их просьбу.
По выражению лица папаши я почему-то поняла, что ему не легче.
После этого Нэйш развернулся и пошел себе туда, куда его всем обычно хочется послать. Ну, смысле, подальше. А папаша кинул мне:
— Присмотри, — так, будто я правда могла за чем-то там присмотреть. Или от чего-нибудь Нэйша удержать.
Хотя могу поспорить на дарт — он просто не хотел, чтобы я дальше на это смотрела. В любом случае — я рада была оттуда сбежать.
В питомнике, как только мы добрались, я не стала ни за кем присматривать. Просто сразу же прокралась в наши с Десми комнаты. Еще робко понадеялась: вдруг моего самого чудесного остолопа не будет дома…
Но он, конечно, был. Как-то странно подпрыгнул, глядя на меня. И кинулся навстречу с испуганным «Что случилось?!»
Ну, и тут я устроила своему дражайшему жениху фонтан. И не из слез.
Даже сложно представить, кто из нас был в большем шоке.
*
Из Десми получилась бы чудесная нянька. Он у нас относится к той породе людей, которые вроде как такие суровые и занудные, а посади их рядом с ребенком — так согреют молочко, сварят кашку, укутают одеялком и будут терпеливо сюсюкать над колыской, время от времени получая погремушкой по лбу. Какую он суету вокруг меня устроил — это надо было видеть! К Аманде бегал за какими-то зельями. Сидел рядом, приносил воды, вытирал лоб, под конец еще одеялко подтыкал. И ведь не спрашивал же — пришлось мне или не пришлось, а сама я как-то среди рыданий сказать ему не удосужилась.
Потом я лежала, держась за его руку, в полусне — и не хотела уплывать в сон, потому что мне казалось — я могу все-таки увидеть там… их. Тускнеющие глаза, душераздирающую мольбу, изломанные, блестящие перламутровым блеском рога… Десми ворковал мне что-то утешающее, я себя чувствовала маленькой девочкой и никуда не хотела вылезать. Почувствовала только, что он ушел, когда стукнула дверь.
Это явился папочка. С порога в паре слов изложил внятно и сухо — что там было. Послушал ахи и охи Десми, уволок стул. Посидел, подумал и вдруг шепотом выдал такое, что я его страшно зауважала — да что там, его б любой портовый рабочий божеством за такой оборот провозгласил бы. Но не Десми, ясное дело.
— Не мог бы ты сдерживать свое тюремное прошлое? — выдал мой жених сердитым шепотом. — Кани спит.
— Как она?
— Мне сложно представить, что она испытала и… сложно не напомнить, что я был против этой истории… с устранением. Ты сам понимаешь, она ведь в сущности, еще ребенок, и я не знаю, сколько времени понадобится, чтобы она оправилась…
Бедолаге, небось, снова хочется сгрести меня в охапку и ускакать в неведомое прекрасное далеко. Придется мне с утра быть правдиво бодренькой, а то он в целебню меня до конца месяца запихает.
— Мел я оставил в загонах — приходит в себя среди животных. Должна оправиться, хотя… в общем, след ей не взять и этих сволочей не отследить. Работать на том месте, где они и взять след… в общем, она не сможет.
— А Нэйш?
Папаня как-то огорчительно закряхтел в ответ на это. И стало понятно, что он очень благоразумно пощадил свою жизнь и не стал соваться к Нэйшу после такого вот представления. И вообще старается пока от него держаться подальше.
А потом все как-то расплылось, они понизили голоса, и до меня долетали только отдельные фразы:
— …кто и зачем мог…
— …совершенно точно не ловушка. Не было там признаков ловушки, их просто отловили… ну, усыпили чем-то, может… потом мучили по одному или по несколько штук… в яму… какой-то бред…
— …по своим каналам… если кто-то вроде Душителя…
— …положил тридцать штук, понятия не имею, как на него повлияет…
Это я понимаю — смутно, уже почти во сне. Варгу же нельзя убивать. Нэйш даже спихнул на меня свои обязанности устранителя, когда его Дар перестал уживаться с убийствами. А теперь вот, значит, сразу… Всех сразу… закончил всё сразу.
На следующее утро я проснулась во вполне себе самоубийственном настроении. Потому что меня понесло туда, куда папочка сунуться не осмелился — прямиком в логово к моему учителю.
Я уж и позабыла, что мне там понадобилось. Может, хотела убедиться, что он еще не наложил на себя руки (хотя Нэйш скорее из тех, кто сам всех вокруг заставляет руки на себя наложить, одним своим поведением). Или что-то такое спросить. Может, даже сказать спасибо за то, что он успел до меня. Потому что не знаю, что со мной было бы — если бы не успел.
В мою бедовую головушку могла даже забрести абсурдная мысль, что Нэйш нуждается в подбадривающих объятиях.
Само собой, он не нуждался. Заседал за каким-то чтением. Подарил мне улыбочку и поинтересовался:
— Лайл или Аманда?
— А конец вопроса? — спросила я и оседлала стул. — Кого я больше люблю? Кто лучше булочки печёт? Кто будет моим любимым родителем, если они решат меня удочерить?
— Ну, я полагал, что первым явится Лайл, но поскольку здесь ты — это могло бы быть планом Аманды. Так…?
— А-а, это моя собственная дурость. Больше, понимаешь ли, нет желающих. Папанька шарится где-то по библиотеке, Аманда пьёт собственные успокаивающие на двоих с Мел.
Мел я с утра видела — хмурую, глаза красные, точно ночью их не сомкнула. В коридоре она приложила меня в плечо, буркнула сипло: «Дай пройти». Аманду не видела — травница, небось, залегла в засаде, выжидая — что еще выкинет наш глава.
— После такого-то, — добавила я и уставилась на Нэйша. Хотелось бы поверить, что пронзительным взглядом.
Наставник препарировал глазами страницы своего чтива.
— Ну, то есть, представляешь, каково Мел-то такое увидеть. То есть, меня вот вчера вечером чуть наизнанку не вывернуло. Хоть и убила их не я.
Нэйш лениво перевернул страницу и чуть приподнял брови, видимо, что-то такое интересное вычитав.
— То есть, я была вроде как и готова, только замедлилась, потому что это было как-то… слишком.
— Жаль.
— Чего?
Нэйш наконец поднял глаза, но посмотрел не на меня, а в стену, к которой был придвинут стол. На белую стену. На прошлой базе у него по стенам бабочки в рамках висели, а здесь вот — сплошные белые стены, от которых рехнуться можно.
— Жаль, что ты не собралась. Может, для тебя это было бы полезно. Как тренировка для будущего устранителя. Тебе пришлось бы действовать быстро. Мгновенно выбирать уязвимые точки. Идти по агонизирующим телам. Может, ты бы прониклась чувством важности того, что делаешь — в конечном счете, это одна из сторон твоей будущей деятельности. Добивать из милосердия.