Ну, отлично. Сейчас меня как следует припечет злостью, и я скажу какую-нибудь глупость, хотя когда я что умное говорила-то?!
— А ты, значит, в тот момент был Премилосердной Целительницей во плоти. Милосердия набрался — не расплескать, а?!
— А я в тот момент был варгом. С… сопутствующими последствиями.
В глазах у него не было ничего особенного. Только вот мне очень не хотелось с ним встречаться взглядом. Пусть себе лучше шелестит страницами книги — да не книги, а знакомой до боли тетради в коричневом переплете. Один из дневников Гриз Арделл. Ну да, куда и лезть, если не в записи собственной наставницы… любовницы… в общем, кем они там были.
— Говорят, для тех, кого с детства обучали использовать Дар, это более естественно. Принимать то, что получаешь в дополнение к способностям. Гризельда даже пишет, что к этому привыкаешь. Но в в целом… ага, вот. «Сегодня я поняла, в чем разница между варгами и магами Печати. Они не платят за свою силу ничем. Мы платим самым страшным, что можно вообразить — пониманием. Ощущением боли другого живого существа, настолько пронзительной и ясной, что она остаётся с тобой каждый раз до конца жизни. Мы переживаем не за них, но с ними. Умираем с ними. Мы носим в себе Дар Боли — самый великий и самый ужасный одновременно. Не потому ли Дар варга считают проклятием в некоторых местностях? И не об этом ли думали варги-отступники, которые начали призывать Дар на собственной крови? Отдать кровь, только бы избавиться от сопереживания? Паутина, которая связывает тебя и животное в момент призыва на крови, опасна. Она может выжечь тебя и навсегда затянуть в безумие. Но это твоя боль. Осознанная и ни с кем не делимая. От этого ли считается, что этот путь — легче?» Поэтично, правда? У Гризельды местами замечательный слог, не находишь? Она, правда, не упоминает о том, что варг обычно может чувствовать одно животное. Иногда два, три, пять…
Я молчала и чувствовала, как меня опять начинает тошнить. Спросила шепотом, как-то глупо:
— Их же было тридцать? Да?
— Тридцать четыре, если точнее. Тринадцать взрослых самцов, четырнадцать самок, семь жеребят. У большинства колотые, резаные и рубленые раны, ожоги, много переломов и, кажется… — он будто прислушался к себе. — Да, определённо там был бич, и не один. И еще страх — ах да, ощущение предательства. Единороги ведь, в сущности, достаточно доверчивы. Верят, что люди не причинят вреда.
Он был каким-то мечтательным до жути. Именно что до жути. Прелестное такое состояние, в котором бывают жрецы Травницы — ну, те, которые навдыхаются всяких трав, а потом стишки начинают писать, песни сочинять и пророчества пророчествовать. Почти что экстаз. Показалось даже — он не представляет, что и кому говорит.
— Захватывающие ощущения. Своего рода коллекция, а? Каждый и каждая, до мельчайших подробностей…
— Ага, и тебя это настолько захватило, что ты их грохнул скопом, — брякнула я, потому что чувствовала, как мне становится очень уж неуютненько такое слушать. — Ты еще скажи, что тебе понравилось.
Вечно я так — сначала ляпну, потом подумаю. Нет, Нэйш даже глаз не поднял, так, задержал пальцы на странице, когда перелистывал.
Только вот мне показалось, что я вишу на стене, пришпиленная к ней, как бабочка из коллекции.
— Ну, это было логическим завершением начатого, — Нэйш перелистнул еще пару страниц. — Забавно. Гризельда пишет, что у варгов часто возникает это искушение. Когда они сталкиваются с животными, которые настолько искалечены, что их не спасти. Хочется оборвать все разом — и боль тоже. Она обозначает это как «лёгкий путь». И добавляет: «Но лёгкие пути слишком опасны». Оказывается, есть и другой выход — погружение животного в сон. Просто заставить его уснуть — а развязка наступит сама, сон перейдет в смерть, когда варга уже не будет в сознании животного. Изящно, правда? Забавно, что я об этом даже не вспомнил. Впрочем, для меня убить всегда было легче — ничего странного, если вспомнить, как пробудился мой Дар. И после я устранял… не помню, сколько раз. Сотня… нет, видимо, все-таки больше. Я не считал.
Во время этого вдохновенного монолога я думала о разных разностях. Ну, что тренировки-то, наверное, сегодня не будет, и что Десми обмолвился, будто бы к нему какой-то хмырь из разбойного братства приходил, и что папаня наверняка поищет утешения в мягких объятиях Аманды. Очень действенное средство — глупости в голове. Когда у тебя наставник — Нэйш на всю голову.
— Не понимаю я это, насчёт лёгкого пути, — призналась я рассеянно. — Что, стало бы, еще и еще потянет решать проблемы с помощью… — провела пальцем по горлу. — Ну, если животное уже само умереть хочет — так это же…
Нэйш тихо засмеялся. Покачал пальцем — мол, нет-нет, ты в очередной раз что-то неправильно поняла.
— Заманчиво, конечно, провести разницу между убийством и милосердной смертью, прекращением страданий и прерыванием жизни… но ее нет. Вчера, во всяком случае, ее не оказалось. Они хотели не умирать. Жить. Любое живое существо склонно надеяться до последнего, что ему помогут. Людоед-алапард. Бешеный яприль. Умирающий от старости грифон. Когда убиваешь изнутри, как варг — ты отбираешь эту надежду, становясь… можно сказать «убийцей в большей степени»?
Не знаю, может, и можно. У меня вообще голова трещит от таких сложных изгибов мысли. Слушать Нэйша, когда его несет, может спокойно только папенька. Сильно подозреваю, Аманда для него наварила что-то такое, для нэйшеустойчивости.
— То есть, убивающему варгу со всех сторон кранты, так, что ли? С одной стороны — забираешь у зверушек надежду, со второй — сам чувствуешь их смерть и можешь загнуться за компанию?
Вместо ответа Рихард пролистнул добрую половину дневника. Отыскал закладку. И процитировал:
— «Сегодня я опять провожала. Это самое тяжкое — провожать. Делить смерть на двоих — и понимать, что не можешь от этого отказаться, потому что перестанешь быть собой. Кажется, я начинаю ощущать момент их смерти просто видя, не входя в состояние соединения — такое бывает со старыми, опытными варгами». И вот еще, коротко: «Сегодня опять. Привыкнуть невозможно». Здесь есть дата, я помню тот день — один из выездов.
— Больное животное?
— Устраненное животное.
— А устранял…
Ну да, что я спрашиваю-то. Если он помнит эту дату и этот выезд — то тогда в группе у Гриз был только один устранитель.
— Здесь довольно много этих записей, — непринуждённо продолжил Нэйш, и страницы замелькали под пальцами — шурх-шурх-шурх. — В конце концов, я часто убивал на ее глазах.
— И она почему-то ни разу не сказала спасибо. Хочешь угадать — почему?
Могу даже подсказать, почему Гриз как-то раз схватилась за портал — ну, или за шанс свалить подальше, в лучший из миров. Все полагают, что дело в той заварушке — ну, Война Двух Стихий, Магия Камня против Магии Земли, варги истреблены, великие катастрофы, а она в центре этого. Просто, говорят, не вынесла того, что видела.
Никто только не упоминает, что она и до того два года переживала смерть за смертью внутри себя.
— Что, и никогда не рассказывала, чем для нее твои финты оборачиваются? Ну, ты ж у нас такой внимательный — мог бы к Аманде сходить, поинтересоваться, сколько Гриз отлёживается клубочком и какие зелья пьёт.
Хотя Гриз, конечно, старалась ничего такого не показывать — я сама не видела, мне Аманда рассказывала. Но ей точно было больно.
Ресницы у Нэйша опущены, и кажется — глаза вот-вот высверкнут голубым льдом. Острее, чем дарт.
Только вот не высверкивают.
— О, кстати, могу сказать — почему она с тобой не делилась этими своими веселыми ощущениями.
— Я знаю, почему, Кани. Потому что я бы продолжил.
Точнее и сказать нельзя. Можно, правда, сказать с менее отрешенной физиономией. А можно выдать что-нибудь, ну, я не знаю, про божественное воздаяние и про «получи теперь сам» (потому что я полагаю, что иногда следует лежачих пинать в… уязвимые точки).
Только я не люблю особенно в прошлом ковыряться. Теперь-то у Гриз все точно гораздо лучше, чем у нас.
— Ну, сейчас ты точно не собираешься куда-нибудь помереть? Чтобы там, логическое завершение, все такое. И вообще, мне же надо что-нибудь сказать Аманде, когда она закончит с Мел и папочкой и на меня насядет. Ну, то есть кроме обычного «Он сказал, с ним все просто превосходно» — к слову, ну вот хоть сейчас, не надо про это превосходно, в это ж даже Десми не поверит.
Нэйш слегка пожал плечами. Он что-то переписывал в свой блокнот — кажись, делал наброски к очередному сеансу обучения.
— Не превосходно, но… можно считать, что нам повезло. Я начинаю думать, что это был все же лучший вариант из всех возможных, — тут я начала было размахивать руками в знак протеста. И мне все же подарили холодный взгляд. — Если бы ты начала устранять… я все равно почувствовал бы их смерти. Не разом, но по отдельности. Кто знает, к чему бы это привело. И во всяком случае — если бы на моем месте оказался кто-то из учеников…
И вот тут я начала понимать. Как там в романчиках дешевых? Молния озарила мой покрытый туманом ум.
— Мы сначала хотели взять Дайну… Что бы случилось? Ну, если бы она оказалась на твоем месте?
— Она бы умерла, — ответил Рихард. Посмотрел даже с легким каким-то изумлением. — Не перенесла бы чужой боли. Попыталась бы ее забрать. Или ушла бы вслед за ними. Есть много вариантов. Ученики работают с больными животными, но пока уроки ограничиваются одним переломом или несварением из-за плохого корма. Тридцать четыре единорога — определённо, не то, что они могли бы вынести.
— Гм, — сказала я и значительно почесала нос. — Ладно, понятно. Мне, вроде как, подумать надо.
— Отлично, — прошелестел Нэйш и не глядя всучил мне пару страховидных схем. — Грифон и яприль — уязвимые точки. Кажется, я давал тебе что-то подобное неделю назад.
— Мгх, — выдохнула я обреченно. Попыталась припомнить, где забыла предыдущие схемы. Кажись, у Аманды. Или их Хоррот сожрал, наш главный племенной яприль?
Предыдущие два комплекта я посеяла уже через час после того, как Рихард мне их отдал.
В общем, схемы я сгребла и ушла не попрощавшись. Как, интересно, прощаться, если в голове молния сверкает?
Похоже, кто-то очень сильно ненавидит варгов. Во всяком случае, никак иначе я не могу объяснить эту дрянь с единорогами.
Конечно же, я не утерпела, чтобы не озадачить этой идеей своего обожаемого женишка.
Десми, правда, и без того уже был озадачен — выше крыши. Для начала мне пришлось прослушать от него зануднейший отчет об исследовании «места преступления» — это он так о гибели единорогов. Из отчета я поняла, что ни местные власти, ни мой неотразимый так и не нашли внятных следов, тела единорогов были переданы этим самым местным властям «на их усмотрение», а «версии, похоже, не подтвердились».
— Ну, тебе это вроде как не впервой, — выразила я свое искреннее сочувствие. — И какие это были версии?
Десми поднял от папок с документами на меня умеренно несчастный взгляд.
— Кажется, я уже говорил тебе. Единорожьи Леса находятся частично во владениях магната Коринвэя. Наследство молодого Коринвэя истощилось в последнее время…