====== Зима для варга-3 ======
Рассказ получился в четыре части – как “Сердце”. Но тут – самая важная.
МЕЛОНИ ДРАККАНТ
Вечер наскакивает как-то слишком быстро. Хотя черт его знает, может, мы долго тащимся. Со скоростью охромевшего на четыре ноги яприля, в основном из-за меня. Синеглазка время от времени еще и делает передышки – глянуть, где там фейхи. Как будто мы и так не услышим, когда Песнь Охоты пойдет за нами по пятам. Я так и говорю: – Побереги свои варжеские штучки, пригодятся. И потом опять ковыляю и ковыляю, опираясь на его плечо, и пошел он к черту со своими попытками хватать меня за талию и поддерживать. Грызи пусть хватает за что угодно, раз она ему позволяет. Спасибо еще – молчим. Не хватало болтать во время этого шествия покойников. Звериная тропа вьется-вьется, ведет на восток, к Фейхеанту, к пустоши, к ледяному и бугристому пространству, через которое мы непонятно как должны пройти. Мороз обгладывает щеки, как голодная гиена, а внутри – под тканью, прижатой ремнем, – жарко. Сунула бы туда горсть снега. Еще лучше – в рот. Дико хочется пить, губы сохнут и трескаются. Перед глазами мельтешат тени – неужто фейхов прозевала… да нет, просто что-то навалилась слабость. И ноги все тяжелее двигаются. Показалось, или кровь так и не остановилась? Пальцы соскальзывают с плеча Синеглазки – какого мантикорьего сына это плечо так высоко? Придётся останавливаться по-настоящему. На первой же подходящей поляне Нэйш опускает меня на свой плащ. Пока он разжигает костер, пытаюсь отдышаться. Беру в рот снег, держу, чуть сдерживаюсь, чтобы не проглотить. Колотит меня как следует – и костер не помогает. Прижатые ремнем к ране тряпки пропитались кровью, капли видны в снегу. Я оставляю морозным гиенам дивное приглашение на обед – и они этому радуются, вон, их уже слышно, затягивают старую песенку за деревьями. Синеглазка на Песнь Охоты плевать хотел. Лезет смотреть на мою рану, будто хочет в ней увидеть что-то новое. – Как ощущения? Ощущения передаю взглядом. Как будто особо ненормальный шнырок залез в пузо и пытается оттуда проковыряться наружу. Еще вылезет из раны, зубами Нэйша тяпнет… – Мелони, – тихо говорит Синеглазка, – ты запомнила, как выглядел клинок? Ага, только на него и пялилась, пока летела в портал. Ладно. Прикрыть глаза, отогнать звенящую Песнь Охоты, приказать себе – вспоминай! На твоей ладони не зря Знак Глаза. – Длиной в пядь, лезвие посеребрённое или серебряное. Жёлоб на лезвии. Рукоятка костяная, резная, там знаки… Умолкаю, будто наткнулась на что-то знакомое. – Пайнетта? «Кровопийца» на языке нойя. Кровохлёб или кровняк – у разбойников и браконьеров. Охотничий ножичек, который по специальным заказам с наговорами делают умельцы нойя, да и опальные Мастера, говорят, за такое берутся, если за деньги. Если такой ножичек метнуть в животное или им его порезать – кровь не остановится, все будет сочиться, даже из мелкого пореза – зализывай, не зализывай, какую бы траву зверь не отыскивал… Потому что снимается эта дрянь наговором да особыми зельями – Конфетка это умеет, она при мне такие раны врачевала… Только вот она в питомнике, а я – здесь. В компании озадаченно приподнявшего брови Синеглазки. – А твоя кузина… многогранная особа. Если б она меня еще чем пырнула – он бы к ней точно посватался. – Это ей Подонок подарил, – пытаюсь пояснить я. Нэйш потрошит мою сумку, слышен треск ткани – что он режет? Или рвет? – Подонок Оттон. Женишок ее. Ставлю любимый метательный нож – половина плана в этом деле точно его. Нэйш подходит, наклоняется… мелькает лезвие. На черта он отхватил воротник от собственного плаща? Что-то еще там делает, вяжет узлы, что ли. Голос звучит чуть ли не у меня над головой. – В здании с порталом, меня атаковал огненный маг. С виду аристократ. Так и знала, что он в деле. – Как я понял, тот самый Альбрехт Оттон? Если не ошибаюсь, жених некой девицы Драккант – правда, брак расстроился по неясным причинам. Ходят слухи, что девица была безумной. Или что она сбежала прямо из-под венца. Или что она застала жениха с другой и в гневе чуть не убила обоих. И смешочек, ну да. Слухи ходят… тетка, понятно, пыталась замять, но слуги и гости-то не слепые, слышали крики и видели разодранную рожу женишка… напридумывали. Говорят, в каких-то версиях я ему врезала так, что разом лишила возможности размножаться – вот это по мне. – Оттоны ведь соседи Венейгов, я не ошибаюсь? Охотничьи угодья, примыкающие друг к другу… Капканы, силки и травля зверей каждый пятый день, как по расписанию. – Подонок − как ты. Тоже… убийца. И так же красовался – сколько он кого добыл. У его мамаши весь замок был в шкурах, рогах и чучелах. А ее сынок все хвастался трофеями направо-налево, когда с визитами приезжал. Меня от него держали подальше, только… Только попробуй спрячься от Следопыта. Я же чувствовала, как от него несет кровью, когда тетушка щебетала: «Мелони, ну выйди же, ну поприветствуй же…» И разговорчики их с друзьями слышала. Сейчас только жалею, что не намылилась сразу из поместья, как только узнала, что я за него сговорена. Наверное, тогда на меня еще действовала эта дрянь про Правила Рода: «Ах, Мелони, ты же последняя из Драккантов, это же такой удачный выбор, мальчик будет отличным мужем, не опасайся!» Или не хотела разбивать тетушке сердце в очередной раз. – …в общем, я вроде как с ним договорилась. Женимся, он меня не трогает, я его. Его устроило, кланялся, все, улыбался, трепался насчет того, как я прекрасна. А на помолвку заявился с подарком. С… трофеями. Трое слуг развернули свертки – и пушистые шкуры упали мне под ноги. Медовая, с подпалинами – старой самки алапарда, и темно-зеленые – яприлей, и чёрная и серая – керберов, и мех золотистого йосса – он во всех угодьях был один, мы его со старым Олли мясом подкармливали. И безжизненные глаза огненных лисиц смотрели снизу вверх, и медью поблескивала шкура земляной кошки… Я смотрела на это секунды три. До того, как шагнуть вперед и попытаться перервать Подонку глотку или хотя бы сделать так, чтобы он света белого не видел. Говорят, он потом три месяца на людях не мог появиться – так я его облупила. Ну, а я скоро после этого и подалась подальше от поместья, Венейгов, Драккантов, Оттонов и других уродов. Лучше бы так и держалась подальше. – Месть и права наследования, – говорит Нэйш таким тоном, будто он глубоко удручен такой простой разгадкой. Не спеша отходит к костру и застывает там минут на десять – и Песнь Охоты вокруг нас начинает молкнуть, молкнуть… наваливается тишина, ознобная и мерзлая. Звезды сверху подмигивают мерзопакостно. Я стараюсь дышать сквозь зубы и прикидываю – сколько еще протяну. Получается, что нисколько, потому что идти не могу уже сейчас. Да еще холод – я уже губ не чувствую, вот бы было что-нибудь… Правда, есть противоожоговое. Оно ж на жиру яприля, который против ожогов хорош. И от морозных тоже помогает. Достаю из кармана долго – пальцы в митенках совсем замерзли. Натираю на пробу пару пальцев – вроде, легче. Тру пальцы, нос, щёки, уши. Голову поглубже в капюшон куртки. Сойдет, только вот на что оно мне? Песнь Охоты совсем смолкает, и Синеглазка возвращается от костра. Весь такой из себя в приподнятом настроении и с куском опушки плаща. – Насколько я помню – мех серебристого йосса помогает затягивать раны. Точнее, подшерсток, конечно, но мы ведь можем рискнуть? – Откуда ты… – О, в старые добрые времена я входил в состав одной группы… которая охотилась на этих милых тварей. Мех йосса, знаешь ли, всегда востребован у модниц. Ну, а поскольку легче всего йоссы приманиваются на теплую кровь – кто-нибудь из младших охотников обычно резал ладонь. Еще бывало так, что на охоте кто-нибудь получал раны… в общем, нам часто приходилось останавливать кровь. Сонная одурь проходит, и кровь начинает гудеть в висках. Я смотрю в лицо Нэйша, освещенное отблесками костра, и даже боль уходит в вир болотный. Остается только желание врезать ему как следует. В памяти всплывает – обагренная снегом кровь и серебристые тела. Фигура в белом, полет дарта. Одна из последних колоний серебристых йоссов – пока мы с Гриз успели добежать, там едва ли десяток особей осталось. Мясник искоса взглядывает на мое лицо, прилаживает кусок меха на рану, потом прижимает тканью и опять крепит ремнем. Продолжает себе невозмутимо: – Что удивительно, никто из нас не пользовался пайнеттами. Мне всегда они казались малоэффективными: к чему, если можно закончить с одного удара? – Ты дрянь, – говорю я вполне себе спокойно. Больше не хочется говорить ничего, даже про пузырек с противоожоговым. Пусть себе обморозит рожу – ему только на пользу. – Может быть. У нас есть время это выяснить окончательно, да, Мелони? Распускает волосы – так, чтобы прикрыть уши. Подходит ко мне, приподнимает за плечи – и оборачивает веревкой, прикручивая меня к собственному плащу. Стягивает, как охотник, пакующий добычу – потом то же самое повторяет с ногами. Тут только до меня доходит – что он собирается делать. – Какое, в вир, время. Ты через час станешь дрянью мороженой. Собрался гулять по морозу в сюртуке? Нэйш самодовольно скалится и заверяет, что тронут моей заботой. – Костюм на шерсти альфина, хорошо справляется с холодом. О плаще тоже можешь не волноваться – ткань из таллеи прочна и не промокает. И стоит маленькое состояние, так что насколько идиотом нужно быть, чтобы в такой одежке шастать по лесам… – Вы все, южане, чокнутые. – Вообще-то, предки были с севера, – ухмыляется Нэйш, окончательно превращая меня в кокон третьей веревкой – спасибо, я руки поверх протянула. – А когда я попал в Орден Жалящих – убежище располагалось в Крайтосе. Пробежки босиком по снегу с утра очень бодрят. Так… Тут он хватается за что-то поверх головы – ага, перетянул ворот плаща веревками и намотал их теперь на руку. Рывок – и я проезжаюсь по заснеженной тропе. Немного подпрыгиваю на снегу, но получается мягко. Нэйш кивает – и перед тем, как двинуться, выдает напутствие: – Постарайся не умереть, Мелони. Я все же не знаю дороги. Потом я слышу только его шаги – нехило рванул. А вокруг мелькают темные кусты, пятна сине-черного от ночи снега. И сверху участливо поглядывают звезды. Кажется, поднимается ветерок, или это просто хтурры за деревьями? Точно – хтурры – может, из тех, кого мы тут кормили когда-то. Посматривают, потом уносятся маленькими вихрями. Кажется, мороз отступает – а может, это все плащ, в который меня завернул Синеглазка. Еду по звериной тропе маленькой гусеницей – только иногда встречаются горбыли, на которых неприятно потряхивает. Смотрю в небо, где уже начинают сиять Огни Снежной Девы – и думаю, что если бы просто заснуть, то это было бы неплохо. Конечно, меня примет снег, а не вода, но мне-то какая к тому времени будет разница. Шурш-шурш. Это взлетела где-то с ветки ночная сова-вещунья. С ветки снег падает на лицо. В небе размываются и темнеют звезды… – Мел. На голос Мясника у меня всегда правильная реакция. Говорю ему, чтобы он шел в вир болотный. – Мел, проснись. Проснись. Есть же уроды, которые все всегда испоганят. Разлепить глаза сложно – ресницы будто слиплись. Наверное, вырубилась, пока ехала. Наверное, надолго. Опушка леса. Совсем недалеко – костер. Нэйш оттирает лицо снегом, потом трет оставшимся куском меха йоссы. А прямо перед нами лежит Фейхеант – ледяная равнина, неровная и бугристая, кое-как припорошенная снегом. Уходящая на восток, насколько хватит глаз. И над ней во всей красе разворачиваются Огни Девы – зеленые, синие, фиолетовые полосы – сигнал для огненного муженька, Дарителя Огня. Полосы колышутся, перетекают друг в друга, будто вода в роднике. Наваливается жажда. Беру горсть снега, прижимаю к губам. Синеглазка подходит, развязывает, а где и разрезает свои узлы на мне. Подтаскивает плащ и меня к костру, распеленывает, садится сам на полу плаща. Видок у него не особо замерзший, зато вымотанный. – Противоожоговое, – голос выходит хриплый и скрипучий. – Оно против мороза тоже. Если твой амулетик от него не спасает. Нэйш щёлкает по броши-бабочке пальцами, жмет плечами, лезет на пояс за противоожоговым. – Холод – не главная наша проблема. И тут только я понимаю, что тишины больше нет. Север поет вокруг нас голосами фейхов. Песнь Охоты во всей красе. – Ты же их шуганул. Дважды. Тоже мне, варг неограниченной силы. – Трижды – один раз по пути. Но они возвращаются, и к ним присоединяются новые. Понимаешь, Мел… я не могу держать их под контролем все время – тогда я не смогу идти. Могу только внушить им что-нибудь. Например, желание спать. Но это почему-то не действует. – Потому что они голодны, придурок. Он сам-то заснет, когда кишки от голода сводит?! – Так что я подумал, может, ты подскажешь мне что-нибудь об их повадках. Так, сходу, вспоминаются только уязвимые точки – горло, глаза и узел между ухом и хребтом. Ну да, а то как же. Говорить сначала труднее, потом легче, и я пытаюсь вспомнить – что там знаю о фейхах. Охотятся стаями, предпочитают легкую добычу. Вечно голодны, потому что добычи вечно не хватает. В стае – от полусотни до сотни, всегда высылают разведчиков, могут преследовать добычу по пять-восемь дней. Создают холод вокруг себя и опасаются огня и тепла, умирать уходят в одно место – вот оно, Фейхеант… – Голод, – говорит Нэйш задумчиво, – попробую. Синеет глазами и застывает в профиль. А я остаюсь смотреть на небо и перебирать – что ж там им можно внушить, фейхам. Что где-то еда? Какое им дело до того, что еда – где-то, когда она здесь. Что впереди – огонь? Подействует, но на время. Что они хотят сожрать друг друга? Даже если Нэйш решится устроить побоище – все равно кто-нибудь за нами следом кинется… Мы не дойдем, – иступленно бьется в виски. Впереди – льды Фейхеанта, костра не разведешь, и на плаще меня по бугристому льду далеко не утащишь. Если фейхов сейчас не удастся завернуть – Синеглазке придется отворачивать их снова, и снова, и снова, он вымотается и… Песнь Охоты опять отдаляется, уходит на запад, за воображаемой добычей. Что он им там внушил? Ладно, уже неважно. Грызи придется принимать роды у Селинды. Черта с два я возьму себе на совесть этого их распрекрасного варга, над которым они все так тряслись. Найти нож на воротнике. Быстрое движение. Потом уснуть. Дышать и дышать, слышать шорохи мелких зверушек под снегом, и дальнюю Песнь Охоты, и шаги любопытных снежных антилоп, и смотреть на сияние родного севера, пока оно не отпечатается в глазах, смешанное со светом звезд. Так – лучше всего… И тут я понимаю, что метательных ножей на воротнике нет. Трубочки с отравленными иглами в кармане – тоже. И что Синеглазка уже вернулся из своей прогулки в мозги к фейхам и смотрит на меня пристально и изучающе. – Потеряла что-то, Мел? – Нож дал, быстро! Нэйш достает мой метательный нож из сумки, пробует пальцем острие. – Самопожертвование, – говорит почти что с нежностью. – Поверь, для таких глупостей еще не время. Кто бы говорил. Он вообще – понимает, насколько мы встряли? Видимо, да. Слишком уж веселенький у него вид. Предвкушающий. Кажется, его от души забавляют и фейхи, и морозная стылая равнина перед нами, и я со своими попытками убрать лишний багаж. – Знаешь, я ставил на то, что ты попытаешься… еще по дороге. Чуть было не забыл забрать ножи. Всегда было интересно – что заставляет прерывать собственную жизнь. Ощущение безнадежности борьбы? Расчет, который говорит, что шансов слишком мало? – А ты, значит, привык на лучшее надеяться, так, что ли? – Я привык выживать, – говорит Синеглазка небрежно. С этой своей льдистой улыбочкой. – И держусь того мнения, что это нужно делать до последнего. Попробуй согреться и набраться сил – думаю, у нас полчаса или даже больше. Легко сказать – сил набраться, когда с одной стороны замерзаешь, а со второй поджариваешься, как сарделька. Кручусь на плаще. Рана, кажись, уже не так кровит. Нэйш тоже глотает пару горстей снега, втирает в лицо противоожоговое с пояса, задумчиво гремит пузырьками. Подбрасывает веток в огонь. – Можем даже поговорить, – предлагает как на светском рауте. Из тех, от которых меня с колыбели мутит. Наверняка спутал меня с Пухликом – этот охотник с ним языком чесать. – О чем мне с тобой разговаривать? – Темы найти всегда можно, – Синеглазка жестом показывает на Фейхеант перед нами. Непонятно что имеет в виду – то ли что можно говорить о льдах и Огнях Девы, то ли что скоро нужно идти. – Очень скоро нам придется беречь силы и дыхание, так что, может, это последний шанс. Например, мне всегда было любопытна твоя ненависть к аристократам. Ты их терпеть не можешь, так? Годы не хотела слышать о родичах… не приняла даже помощь тетки, хотя это позволило бы тебе прокормить пару десятков лишних зверушек. Не приняла Права Рода, хотя могла. И ведь не расстройство же помолвки с господином Оттоном могло заставить тебя пойти на побег в… шестнадцати тебе не было, кажется. – Спроси у Грыз