* *
– Нет, – вздыхает Ида, – так-то у меня еще двое сынков. Один, знаешь, с Даром Ветра, второй – Вода. И так-то они в мужа моего удались: один к одному… Он у меня… Пальцы у Иды красные, загрубелые от стирки и готовки. Сноровисто перебирают рыбу в корзине, мелочь отбрасывают. Бегают по столу: нарезать лук, морковь порубить, курицу вот еще в суп… А Ида стесняется рук, поглядывает на них с укоризной, все старается спрятать – за овощами, под фартуком, под платком – когда заправляет туда полуседые пряди. Смотрит на кастрюлю, где тихо булькает бульон. Говорит протяжно: – Так вот, старшенькие – они в папку, а Эски, – он в меня пошел. Наверное. Муж-то даже думал, что нагуляла: не могет, говорит, от меня такая дрянь народиться. Сначала-то еще просто бурчал – почему хилый да тонкий, да почему тихий такой… А как Эски Посвящение у Камня не прошел – тут уж все. Житья не стало. И все на меня, что это через мою дурную кровь несчастье такое… что сын – и «пустой элемент»… Бил меня, конечно. Да кабы еще только меня – оно и ладно, а Эски-то… не понимает, чего отец так, а тот ему все – «Паршивая тварь, убивать таких как ты следовает»… Ида осекается, бросает испуганный, затравленный взгляд. Я молчу, киваю только: слушаю, слушаю. Вот, рыбы гору нужно перечистить на жаркое, а так – слушаю. Нож в пальцах только совсем чуть и подрагивает – когда отсекаю голову треске. Думаю: откуда он мог знать, муж Иды, как его там? Как дошел до того, до чего я сам не так давно… – И сам, значит, бил он Эски… и старшеньким бить велел. А они что – жениться уж скоро по возрасту, а мозгов не нажили, дураки… А он подойдет только когда… сам заплаканный, спросит: «Мама, чего они?» – а я и сказать ему не могу, что он такой вот зачем-то уродился… Ида отворачивается к окну кухни, застывает – тонкая, согнутая не по годам, кажется – старуха… а по годам – ровесница моей Лиоде, которой вот-вот – и сорок… Было бы вот-вот – и сорок. – Ну, а тогда… в тот день… праздник был, муж выпивши… послал Эски за пивом, а тот возьми, да и споткнись посреди улицы – не донес… Ну, муж это увидал, как стал костерить со всей мочи. А потом уж все и случилось. Эски вдруг как замер. Затрясся потом и как кинется – как дикий зверь, и рыком рычит, и глаза не свои, и в горло прямо метит… а такой же тихий мальчик был… Это уж мне потом здесь уже сказали, что там же у соседей-то кербер был сторожевой, так Экси с ним разумом как-то и слился, да не так, как надо… – Обратное слияние, – говорю я – и еще, и еще отсекаю рыбьи головы, остекленевшие глаза пялятся умоляюще. Стеклянный взгляд – как те… как тогда… «Обратное слияние, – сказала она тогда, вешая кнут на пояс. – Он не понимал, что делал». – А, да, слияние это самое обратное – что зверь им стал командовать, а не Эски… Так он сам был как звереныш, будто боли не чувствовал… муж закричал сыновьям, так втроем чуть скрутили… а потом уж… я просила, боялась – убьет, так и меня – сперва за волосы, потом кулаками… Она шмыгает носом, трет глаза фартуком. Руки у нее дрожат, и шепот сбивается, слышу только: «Эски – в кладовку… холодную… а я просила…» А потом, а потом, а потом… – Ну, а потом они явились, стало быть. Кто они – я не спрашиваю. Знаю. Видел. Стоят перед глазами. Молодая женщина в клетчатой рубашке и с кнутом на поясе. В каштановых волосах – седина, в чуть прищуренных глазах – зелень. За ней – высокий, светловолосый, в охотничьей куртке и с холодной усмешкой. «Гриз Арделл», – так она представилась мне. Ее спутник не представился, только кто ж не слыхал про Рихарда Нэйша. Я пока так и не понял – что с ним-то делать. – Ну и вот, они, значит, через порог… муж, понятное дело, спрашивает: «Вы какого черта водного вперлись?» – а госпожа Арделл ему… «Где мальчик?» – спросила Гриз, глядя в багровую физиономию хозяина дома. Хозяйка – худая, с кровоподтеками на лице – ломала руки и тряслась. Двое раскрасневшихся сыновей туповато моргали из-за праздничного стола. Стыло жаркое. «Ваш младший сын. Мальчик, который сегодня проявил способности варга, – повторила она. – Где?» А когда хозяин взметнул кулаки – сухо щелкнул кнут, и обвил волосатые запястья черными кольцами. Светловолосый варг тихо хмыкнул от двери. Сделал короткое, скользящее движение навстречу вскакивающим из-за стола сыновьям – те так и не успели подняться, отодвинуть стулья… Опустились назад кулями, тихо поскуливая от боли и непонимания: ведь и было-то – всего пара несильных как будто тычков! «Только не нужно применять магию, – попросила Гриз Арделл и усадила присмиревшего хозяина рядом с сыновьями. – Мы сейчас уйдем». Потом отвернулась от мужчин за столом и от своего напарника, небрежно прислонившегося к стене неподалеку от мужчин. И спросила теперь уже у матери – взглядом. – Ну, а я что… я говорю – в кладовке он… А господа Арделл, стало быть, ключи взяла, открыла… а Эски там… и без памяти уже… так уж били его, так били, косточки все переломали… …голова у мальчика была вся в засохшей крови, правая переломанная рука моталась безвольно, и во взгляде мутно вспыхивали словно золотые искры. Гриз Арделл бережно опустила его на скамью, смочила губы водой, сдернула пару флаконов с пояса – один влила в мальчика полностью, второй до половины. Бросила матери: «Кровь нужно унять, сейчас же, давайте ткань, воду, зелья, если есть». Потом быстро отерла кровь, замотала разбитую голову. Вслушалась еще раз, пробормотала: – Обратное слияние точно было, но сейчас – только последствия. Сумерки сознания, кровь, вроде, эффекта пока не дала, но только потому, что животных не было поблизости. Забираю его к Аманде. Она подняла мальчика на руки – он оказался легким для своих девяти лет. С размаху метнула в сторону матери фразу: «Пойдете со мной». И мать только захотела затрястись, зашептать, что муж не отпустит… Потом взглянула на мужа – трясущегося рядом с сыновьями. На сыновей, дрожащих так, что подпрыгивали тарелки. И на варга в охотничьей куртке, который прислонился к стене. Глядя на троих мужчин недобрым, пронизывающим взглядом. Взглянула на его лицо – полное предвкушения – и поняла, что сейчас побежит за этой варгиней, куда та скажет.
Гриз Арделл остановилась в дверях, оглянувшись на своего напарника.
– Думаю, я тут немного задержусь, – непринужденно сказал тот, и от этой непринужденности выстыла комната. – Совсем немного. Небольшая беседа о методах воспитания, а? О, и все эти вопросы по поводу опеки – нужно же их кому-то улаживать, Десмонд так сердится, когда бумаги не в порядке… Арделл со свистом втянула воздух сквозь зубы. – Не насмерть, – предупредила сухо. – И держи себя в руках, будь добр. Он улыбнулся в ответ светлой улыбкой, будто говоря: «Ну, конечно, ты мне что же, не веришь?». И хозяйка так и запомнила ее – эту улыбку в сочетании с морозящим, пустым взглядом. За миг до того, как Гриз Арделл повторила: «Да идёмте уже!» – и она покорно шагнула вслед. – Да, так вот и получилось, что я тут, – вздыхает Ида. – Две недели уже, да. На кухне вот помогаю, хотя и не сказать, что местной кухарке помощь нужна… А Эски уже с виду и здоров, только вот боится он всех – ох, как боится! Чуть что – под кровать забиваться и в голос кричать. Нойя эта… которая Аманда… она его вылечила, кости срастила, да зельями своими поила. А лучше все не становится. Ох, горе… ой, что ж это я, каша подгорит! Я помогаю оттащить с огня кастрюлю, из-под крышки которой так и лезет ароматный парок. Спрашиваю тихо: – Так, стало быть, ты здесь и собираешься остаться? – Наверное… – бормочет Ида, и снова пытается спрятать руки – куда угодно, под фартук, в груду овощей, в муку… – Может… не знаю я. И боязно – ну, это ж варги, про них слухи ходят знаешь какие! И нойя у них тут, и эта… как ее, орет громко… Мел, во… Странный народ, словом. А только и сынка жалко оставлять, и, вроде, со всеми они тут по-доброму. – А муж и другие сыновья как же? – Видала я мужа, – бормочет Ида чуть слышно, – с неделю назад. Вещи еще собирала… Вздохнуть боялся, слово вымолвить. И руки трясутся. За неделю на десять лет постарел. И жалко же его – человек-то неплохой… только уж суровый иногда… Но сын-то тут, как его оставить? Такое вот горе. Иногда так уж и думаю – чего они такими урождаются? Да, говорят, никто не знает. А у тебя же тоже… сын? – Да, – говорю тихо, не поднимая глаз. – У меня тоже… сын. Больше сказать ничего не успеваю: в кухню влетает кухарка Фреза, про которую Гроски высказался так: – В общем, представь себе, что старушка одержима духами семи суровых мужиков. И смирись. – Чего расселись, оболтусы-лежебоки, трех единорогов в дышло? – гаркает мелкая, седенькая Фреза с милыми кудряшками. – Разговоры разговаривать вздумали? Мелт – рыба сама себя выпотрошит быстрее. Кто кашу спалил, а?! Чую, подгорает! С Фрезой на огромной кухне тут же становится тесно, шумно, я только успеваю таскать кастрюли, резать, подкидывать дров, ощипывать птицу. Ида месит тесто, режет овощи. Скворчат сковороды, сердито ворчит в каше масло.
И не до разговоров.
– Так, – хлопает кухарка в сухонькие ладошки. – Ида, с пирожками еще поможешь. Мелт, иди расставляй тарелки, ложки раскладывай, будем кормить ораву. Киваю, выхожу через полутемный коридор в столовую. Уже знаю, где посуда – в отдельной комнатке. Расставляю, стараясь не дрожать руками и помнить: так, вольерные и прочая обслуга едят во вторую смену, кто-то на вызовах, кто-то ест в малой столовой… а сейчас, значит, будем кормить ораву. Так что нужно восемнадцать приборов. На учеников. На варгов. На тварей.
* *
Иду по коридору, отворачиваясь от зеркал. Останавливаюсь иногда: надобно вспомнить – куда свернуть.
Какой путь выбрать.
В этом поместье заплутать – раз плюнуть. Старый господский дом, поговаривают, даже строил кто-то из предков Хромого Министра. Шестой день здесь, а вместо уборной так и влезу случайно то в кабинет к местному заместителю – значит, к Гроски – то еще в целебню, к этой нойя, а то в пустующую комнату. Самое паскудное – это уж если вынесет в зеркальный коридор. Он длинный, пыльный, с разбитыми зеркалами, которые вечно показывают черт-те что. Меня вот не показывают. Мелт Колорм, который держал лавку в маленькой деревушке Айлора, был мужиком что надо: борода лопатищей (дочка любила бантики в ней завязывать), плечи широченные, и седых прядей на черном две-три, да и брюшко изрядное. Этот – ссохшийся и почти седой старик, борода чуть видна и только она и чернеет чуть-чуть. Лиоде бы не понравилось: сморщила бы нос, загоготала: «Что иссох, будто моих пирогов в жизнь не пробовал?!» Зеркала – колдовские дряни, над которыми точно ворожил кто-то из предков Хромца. Они показывают то, чего нет. Лиоду – краснощёкую, хохочущую, грозящую ухватом. Дейрик играет с младшей сестренкой, легко подкидывает на руках – глянь, отец, какой я вымахал, пусть и без магии остался – скоро подковы руками гнуть буду! Мелкая верещит и заливается радостным смехом. Потом в зеркале будто бы мелькают отблески алого – может, закат сочится из окон, а может – это зарево пожара. Горящего дома. Моего горящего дома. Или кровь твари, которая с разбитой головой вытянулась на траве. Или это мои руки – изгрызенные и окровавленные, шрамы до сих пор не все сошли, нойя говорила – сведет, только я-то ей не дам, а то еще забуду. Запах крови и пепла щекочет нос, лезет из памяти. Снова сбиваюсь с дороги: куда повернуть? В ушах – вопли. Бабы, когда увидели, как заполыхал дом, сбежались со всей околицы, разорались: «Ай, беда, беда, тушите, кто у нас по воде?» «Мелт, что случилось-то, твои, что ли, были там?!» Я стоял. Думал: нужно пойти за лопатой, похоронить зверя. Прах Лиоды и дочки потом предам воде, по традициям. А пока что – яму… яму. – А-а-а-а! – голосили бабы и ломали руки. – Тушите, тушите! Мальчик-то, мальчик, какой молоденький… говорили – охотника вызвать, алапард тут шастает, людоед! Детей, детей прячьте! – Сказала – алапард, да то виверри был, видишь – дом горит! Потом кто-то побежал прятать детей. Кто-то ударил холодом и водой, гася пламя моего дома. Потом истошный вопль донесся с другого конца деревни: «Алапард!!» И по улице, целя в людей, пронеслась рычащая, бешеная молния. Прошла сквозь дома, пробив дыры. Потом говорили – сначала он вышел на коровье стадо, перерезал всех в несколько минут, рвал и терзал, настигал разбежавшихся, пастуха зашиб в самом начале. Потом кинулся на звуки голосов, прошиб несколько курятников, не оставил ничего живого, и потом уж понесся по улице… Остановился. Стоял – пена падала хлопьями с разинутой пасти. Раздувались ноздри, лезли из орбит глаза, налитые кровью. Потом зашатался, будто веки отяжелели. Упал, улегся. Бабы, которые не кинулись врассыпную, – те перестали орать. Зашептались: «Спит, может… огнем бы его или стрелой…». Я опомнился, мотнул головой, отгоняя одурь, не глядя на вторую тварь, мертвую. Нашел в траве отброшенный топор. Уже почти дошел до алапарда, когда услышал: – Не трогайте. Двое стоят перед глазами. Девушка с сединой в каштановых волосах, с кнутом на поясе. Запыхалась, торопится. Высокий охотник в охотничьей куртке и с таким взглядом, будто решил меня на части разобрать. Идет за ней не торопясь, из глаз пропадает синь. «Варги…» – дохнула толпа бабенок, которая опять собралась у моего бывшего дома. – Не трогайте, сейчас он неопасен, – повторила она, подходя. – Я Гриз Арделл. Что здесь случилось? Ты – лгунья, – подумал я еще тогда ни к селу ни к городу. Гриз Арделл, глава питомника «Ковчег» – легенда. Про нее сказки слагают – и о том, что ей, будто бы, древние драконы повинуются, и что ей все звери подвластны, и что она по другим мирам ходить может. Я дочке еще рассказывал… Легенды не ходят в клетчатых рубахах и с кнутом на поясе. Легенды – древние, величественные, все знают, слово скажут – в сердце унесешь. Эта… – Кровная месть или контроль? – тихо спросила она своего спутника, кивнув на алапарда. Тот качнул головой. – Кровь варга. Она нахмурилась и пошла к дому… тому, что от него осталось. Мимо меня, и мне тогда подумалось еще: топор в руках, она сейчас поравняется, потом спиной будет… Сдержался, не стал оглядываться. Кажется – она там кинулась бегом к мертвой твари, которая растянулась на траве. Потом подоспели бабенки, загомонили все хором: «Что вы всё… не трогайте, не трогайте! У Мелта этот зверь сына убил, видите, голову-то ему… да жонку-то с дочкой тоже угробил! Да отсечь башку этой твари, да и все!» «Да самого его этот гад чуть не загрыз, едва человек отбился!» «Что случилось, что случилось… уж неделю как видели эту тварь у деревни, а дебилы криворукие – охотнички наши…» «Неопасен вам? А чего-то вы тут распоряжаетесь?» Я стоял с опущенным топором. Не оборачивался – не на что там смотреть было. Варг напротив меня – Рихард Нэйш, этого я узнал сразу – остался стоять со мной лицом к лицу. Изучал – смотрел на мои окровавленные, изодранные, искусанные руки, на пальцы, которыми я сжимал окровавленный топор, на разодранную рубаху, исцарапанное горло… Потом взглянул в глаза – миг или два, и с меня будто кожу содрали, я увидел этот взгляд опять – взгляд твари, стеклянный, хищный, следящий. Не сбежать, – подумалось. Он отвел взгляд – наклонился над алапардом, беспечно подставив мне затылок – а я так и не мог двинуться, все стоял. Не мог собрать с мыслями – решить, куда идти, что делать. Потом вернулась Гриз Арделл – я почувствовал ее руку на плече. Она заговорила мягко о том, что ей жаль… что они пытались успеть… и «питомник постарается помочь вам хоть чем-нибудь, господин Колорм», и о том, что мы поговорим, но только когда я захочу, потому что нужно выяснить, что здесь случилось… Тогда я шевельнулся. Вспомнил – что собирался раньше говорить, когда народ сбежится. Выдавил высоко и сипло: – Там… яму нужно. Зарыть… похоронить его. В яму… в землю. – Да, – согласилась она тихо, – мы поможем с погребением. Не беспокойтесь. Потом она перекинулась несколькими словами с напарником. Я слышал только: – Мальчику не помочь уже… кровь убрала… похоже, правда – кровная месть, непонятно только – почему дом загорелся, у женщины – дар Травника… дочка – шесть лет, недавно посвящение, Воздух… – Там… – сказал я, хватанув воздуха и вспомнив все окончательно. – Там был зверь. Я пришел, а жена и дочка уже всё… Кинулся на меня, я отшвырнул как-то… Огнем по нему ударил, только он увернулся. Это тогда дом загорелся. А он сбежал… потом. Сына когда убил – не знаю, не видел… Она все держала меня за плечо, и я почти поверил: все, кончилось. Только яму бы теперь, а так – кончилось. – Правда? – донеслось до меня потом. Мягко, вкрадчиво. Варг наконец насмотрелся на алапарда, теперь выпрямился и опять стоял напротив. Голову наклонил – давай, мол, что еще скажешь? – У вас, кажется, топор в крови, господин Колорм. Вы, конечно, им защищались от зверя? Отчаянная борьба, верно. Все эти ваши раны. Странно, что на алапарде не осталось ни царапинки, правда? – Моя кровь, – проглотив что-то мерзкое, колючее в горле, заговорил я. Заставил себя смотреть ему в глаза. – Наверное, это моя… на топоре. Может, я… по нему и не попал, или… их было двое… Пальцы Гриз Арделл сжались на плече. Мои – на топорище. Вопрос – кого сперва – отпал сам собой. – Ах да, ваши раны, господин Колорм, – продолжал бархатным голосом Рихард Нэйш. – Не очень-то похоже на раны, которые мог бы нанести алапард. Тебе бы лучше быть поосторожнее, Гриз: похоже, господин Колорм только что убил своего сына. Я не дал ему договорить – последнее слово он вымолвил, когда топор уже летел ему в лицо. Только под острием вдруг оказалась пустота, а потом я почувствовал удар под дых, и меня согнуло и скрючило. Кисть вдруг выкрутила острая боль, так что я разжал пальцы на топорище. И все равно хрипел и рвался, даже когда меня уже опутали веревками – достать, придушить тварей, не его, так ее, потому что они все такие же, все такие, все… Это-то я понял, уже когда дожидался суда. В той камере, куда меня кинули, у меня было время, чтобы подумать. И я все вспоминал пустые глаза Лиоды, ее растерзанное горло, да сломанную шейку дочки. И мерил шагами камеру в ожидании Рифов, и выходило – они такие все. Как мой Дейрик, сын… зверь. Она приходила ко мне, и я рассказал ей все. Как возвращался с товаром к себе домой, услышал то ли крики, то ли рычание, потом увидел в доме тела жены и дочки. Успело мелькнуть в голове – «грабитель», и топор я подхватил – чтобы если что не надеяться на Дар… А потом на меня из соседней комнаты кинулась тварь, которая была моим сыном. Визжа и рыча, потянулась к горлу – когтями, зубами… Я закрылся руками, а она начала их рвать, и я видел этот взгляд – остекленевший, жестокий взгляд хищника. Изловчился, отшвырнул. Он зашипел и приготовился кинуться снова – и тогда я ударил огнем, но он рванулся, отскочил – люди так не прыгают – так что я подпалил ему только рубаху. Выпрыгнул во двор. А я подхватил топор и побежал за ним. И когда он опять на меня прыгнул – я был готов и сшиб его с ног. Потом бил обухом, пока он не затих совсем. Тогда только поднялся. Отбросил топор, подумал: сейчас прибегут, надо что-то сказать… Правду: что тут был зверь, а мой сын умер. – Дейрик такого сделать не мог, – говорил я, сидя в комнате для свиданий. – Он был добрым парнишкой у меня. Тюфяком малость, ленив был… но такого не мог. – Ваш сын был варгом, – сказала она в ответ. – Иногда Дар не проявляет себя годами. Затем случается первый всплеск. У каждого по-разному. Неизменно одно – обычно варг сливается разумом с каким-то животным. Это может быть опасным: сознание может уйти… варг может не найти дорогу назад. Но самое страшное – это если он отдает контроль. Не вкладывает достаточно воли… и оказывается под контролем у животного. Я видела такое с фениксом и с единорогом – это не так страшно. Но возле деревни оказался голодный алапард, и первый всплеск Дара пришелся на него. Ваш сын не был виноват в том, что произошло: он не был опытен, не мог остановиться… Алапард оказался испуган вторжением в свой разум и попытался защититься. Передав свою ярость. Желание избавиться от чужака. Убить… «Обратное слияние, – сказала она после того, как мужчины селения начали меня опутывать веревками. Я дергался, не чувствуя запястий, которые она захлестнула кнутом после второго моего рывка. И чуть не пропустил следующую фразу: – Он не понимал, что делал». – Ваш сын не понимал, что делал, – твердила она, приходя ко мне в тюрьму и хлопоча за меня. – Он не был собой в тот момент. Слияние было слишком стремительным. Мы ощутили всплеск почти сразу и почти сразу отправились за варгом, но не успели все равно. Вы тоже не виноваты в его смерти. Он не остановился бы сам. Я постараюсь сделать все возможное… Она сделала все возможное, а может, и больше – и я не дождался Рифов. Она сказала, что жену и дочку погребли с честью, и что я могу выбрать для них строчки в Книге Утекшей воды. Она даже показала мне – где зарыли… зверя. Сказала: варгов предают земле, подвела к холмику, усаженному лиловыми бессмертниками… Я кивал. Стоял над холмом, под которым лежала тварь, убившая моего сына. Отдавал какой-то долг, хотя какой твари нужен долг, я не понимал. Думал – смогу ли сейчас убить вторую, которая стоит рядом со мной. Наверное, нет: при ней кнут, если только бить внезапно. И потом, ведь их же много. Она еще потом говорила. Рассказывала о варгах, об их работе, о том, как они находят ребятишек – на ярмарках, среди нищих, в лечебницах. Помогла деньгами, сказала – обращаться, если вдруг что-то нужно… Я все кивал, благодарил, думал – нужно оказаться подальше от нее, а то она учует, унюхает, узнает – о чем думаю. Что такие не должны ходить по земле. Таких нужно – в ямы. В деревню я не вернулся. Ходил по знакомым, которы