Но тут мы с ним прибыли к дворнику по имени Урал, и он повёл нас. Сначала мы спустились в метро, потом спустились ниже метро, потом долго шли коридором, поднимались в грузовом открытом лифте и наконец, Урал показал мне дверь, взял деньги и сказал, будет ждать не будет. Ладно, думаю, как-нибудь выберусь.
И открыл дверь. А там лестница между двух стен и длиннющая, словно мы уже в аду и никогда не выйдем на свет. И когда мне уже стало реально плохо, а я между прочим не мальчик. Ну, вышли на крышу, тишина, ветра нет, звёзды высыпали. Я и говорю лейтенанту, слушай, старик, а ты закопай для меня золотишко или серебришко. Вот прямо на том месте, в парке, где ты вынырнул, а я завтра приду и откопаю. Как бы ценную посылку мне из прошлого прислать сможешь? Лейтенант оценил мою идею, украденную впрочем, из «Назад в будущее», и обещал просьбу исполнить.
Тут Куранты стали звонить, и мой ныряльщик полез на ротонду или как эта башенка называется? Встал там во весь рост, держась за громоотвод. Тут сирены внизу завыли – нас заметили. Ну, всё думаю, примут нас с этим сумасшедшим, как террористов и зачем я ему поверил? А как только Куранты отзвонили последнюю четверть, с первым ударом колокола вдруг как вдарит молния! Да с таким треском, что у меня в ушах зазвенело, а ныряльщика моего и след простыл.
Тут на крышу спецназ вылез, и принялись меня паковать. Но я спокоен и тих, аки агнец, во-первых будущее человечества не так уж плохо, можно сказать хорошо, а кроме того, господа присяжные заседатели, как только выйду из Ковидария, то я знаю, где меня ждёт горшочек с золотыми луидорами и наполеондорами. И кажется, последний акт своей жизни я проживу в тишине и довольстве.
Эпилог.
Раз был пролог, то нужен и эпилог. В нашей палате был профессор, настоящий такой, с седой бородкой и исключительно красивой русской речью. Никогда не слышал, чтобы человек так говорил сам по себе, а не роль играл. Так вот этот профессор прочитал нам целую лекцию, к сожалению, повторить её не смогу, но что понял, расскажу. Как она называлась у профессора, не знаю, но я назову её «Прошлое и будущее стендапа».
Начал профессор даже не от Адама, а с пещерного человека. По его словам, выходит так, что люди потому и превратились из твари дрожащей в право имеющих, что научились передавать жизненный опыт своим детям. Животные этому не научились. А мы, гомо сапиенсы, кроме базовых инстинктов жрать и размножаться, стали учить своих спиногрызов выживанию. А как учить, если ни письменности, ни языка ещё не было, только жесты и крики, как у обезьян? А что так можно объяснить? Мало что, вообще-то, а ведь они жили уже родовым укладом. Значит, в пещере просто коммуналка – тут и малые и старые, и женщины и мужчины. А чтобы управлять всей этой оравой, нужно как-то коммуницировать. А чтобы всех прокормить, нужно много еды, а значит коллективная охота. А управлять людьми это очень сложное дело, у меня была своя рок-группа, я знаю. Даже с тремя друзьями сговориться о чём-то сложно. А ведь мы умеем говорить и вообще образованные, а пещерному человеку как быть? Как объяснить, если слов просто ещё не придумано, что вот вы пятеро идёте по лесу, орёте, шумите и гоните лося, там, или медведя в засаду, а вы пятеро и ещё пятеро сидите с камнями и дубинами и ждёте лося или медведя в этой засаде. Вот тогда кто-то очень умный и одарённый придумал нарисовать план охоты, весь алгоритм действий на стене пещеры. И это был прорыв, не менее важный, чем колесо, потому что, чтобы понять рисунок, нужно было уметь абстрактно мыслить, иначе эти линии и тени никак не сложатся для тебя в картинку. А, кроме того, если главный охотник погибнет, как восстановить знания? А без общей охоты этот род просто вымрет. Да что там, пещерные люди? Человечество время от времени забывало всё, чего достигло, и заново придумывало, как делать горшки, как писать, как считать и так далее.
Когда появилась речь, жизненный опыт стали передавать словами, потому что пещерную стену с собой не унесёшь, а вот рассказы предков всегда с тобой. И это умение рассказывать истории, объяснял профессор, это главное, чем мы отличаемся от животных. Именно эта способность стала базой для всего – поэзии, литературы, музыки, театра для всей культуры. Передать родовой и свой личный опыт следующему поколению, чтобы они смогли выжить, родить, прокормить и научить своих детей. И, знаете, эти слова, эта простая мысль, она меня просто как серпом по яйцам резанула. А я–то, я-то, что делал всё это время? Мастер, блять, разговорного жанра! О чём были мои разговоры? Всё только о сексе, об изменах, о бабле, и прочих наших мерзостях. Какие истории рассказывал? Чем обогатил? Хоть чуть-чуть сделал вашу жизнь легче или лучше? Смех в зале это всё, чего я хотел? Может, я потому не приглашаю своих детей на выступления, что глубоко внутри знаю, что гордиться тут нечем. Пусть мои выступления и смешны, и популярны, но сам-то я знаю, что это всё не то, и всегда хотел сделать чего-то большее. Как это у Тарковского?