Думали солдаты, мучительно думали, смутно ощущая правду. Пробивались к этой правде вслепую еще, на ощупь, путаясь в потемках, спотыкаясь и падая. Но искать не переставали. Искал правду, как мог, и рядовой Сидор Ковпак.
К счастью, не только в муштре и словесности проходили недели действительной службы. Защитников отечества учили. Вот тут-то и выяснилось, что рядовой Ковпак — от природы военная косточка. Никто во взводе не мог так, как он, быстро и безошибочно разобрать или собрать винтовку, так метко стрелять, так далеко и точно метнуть ручную гранату, так ловко и бесшумно ящерицей проползти хоть сотню саженей, с такой легкостью, без признаков усталости, отмерить десять верст в походном марше, так лихо орудовать штыком и прикладом.
Это все было на виду. Но мало кто догадывался и о другом: рядовой Ковпак не только хорошо исполняет боевые команды офицеров, но и вникает в их смысл, запоминает, когда, почему и для чего именно так скомандовал ротный, прикидывает даже порой: а как бы поступил он сам, окажись на месте Парамонова. В этом ему повезло: капитан свое офицерское дело знал куда лучше, чем Вюрц муштру или Шмелев словесность. Был командиром грамотным и толковым, от которого, имей только желание да голову, многому можно было научиться. Ковпак и учился, словно чуял, что наука воинская ему пригодится в жизни не раз.
«За царем служба не пропадет…» Она не пропадала в том смысле, что отмечало начальство не раз благодарностями рядового Сидора Ковпака, отвечавшего на них, как положено: «Рад стараться, вашскродь!» Но знал бы только государь император, что подготовлены в его бесчисленных ротах и взводах уже не только верноподданные защитники престола от врага внешнего и внутреннего, но и будущие солдаты революции.
Одним из них был и уволенный в отставку по прохождении действительной службы в 1912 году рядовой 12-й роты 186-го пехотного Асландузского полка Сидор Ковпак.
…И вот он стоит за воротами казармы. Никто ему не указ, куда идти, что делать. Всего добра у Сидора — солдатский сундучок, подарок котельвинских умельцев рекруту, уходящему из родной слободы. Таков был обычай, и блюли его свято. Мастера норовили перещеголять друг друга, и всяк делал по-своему. По сундучку узнать можно было, откуда рекрут.
Куда идти, куда податься? Последние месяцы службы Сидор много думал об этом, с друзьями советовался, прикидывал и так и эдак. По всему получалось, что с возвращением в Котельву лучше повременить, хотя по дому соскучился сильно. Да и что ему там делать — без земли, без денег? Не проситься же обратно в лавку к Фесаку. Да и очень уж хотелось к тому же крестьянскому сыну посмотреть на жизнь в большом городе. Решил Сидор остаться пока в Саратове.
В тот же день волею уже случая он очутился на Нагорной улице, жильцом хоть и крохотной, и убогой, зато не казарменной комнатенки в доме бедной вдовы. Так Сидор стал, как ему показалось на первых порах, вольным горожанином, а на самом деле — одним из безработных и голодных, каких тогда в Саратове были тысячи.
Для Ковпака Саратов был шумным и нарядным большим губернским городом, городом купцов и чиновников, попов и монахов, трактиров и полицейских околотков, городом богатства и роскоши главных улиц и беспросветной нищеты окраин. Не знал, конечно, Сидор, что в Саратове родился Николай Чернышевский, набатом звавший Русь к топору, что здесь бывал бессмертный кобзарь его родной Украины Тарас Шевченко, что всего за десять лет до начала его, Ковпака, солдатчины в этом городе рождались первые кружки российских социал-демократов, что с Саратовом связана деятельность человека, основавшего партию, которой через семь лет навсегда посвятит свою жизнь он сам… Этот человек — Ленин, эта партия — коммунистов, откроют глаза миллионам Ковпаков, поднимут их на решительную борьбу против мира насилия, гнета, несправедливости.
Сидор нашел работу на волжском берегу, в артели крючников. Загорелые до черноты здоровяки, груболицые и зычноголосые, вначале с недоверием оглядели невысокого, худощавого хлопца, но тот сумел доказать, что невзрачен только с виду, а на самом деле — жилист, крепок, вынослив, вдобавок еще и ловок. Так Сидор стал крючником. Работа каторжная, только что без конвойных. Хлеб тяжкий, горький. Темные, угрюмые, с каменными спинами и чугунными ладонями, артельщики были все ж хорошие люди, работящие, чуткие к чужой беде и кривде, как незаживающая рана к боли. Одна беда: верили они только в одного бога — водку. Все, что зарабатывалось нечеловечески тяжким трудом, вчистую, до копейки, пропивалось.
Ни один артельщик собственных денег не имел, каждый грош отдавал старосте, а тот весь артельный кошель, так уж было заведено, пускал на кабак. И до тех пор не утихомирится ватага, пока недельный заработок не испарится как дым. Скорбно жалел Сидор этих растоптанных судьбою людей, живущих словно последний день на свете, не имевших ни крова, ни жен, ни детей. Спали они под открытым небом на волжском песке, ходили в невероятных лохмотьях, не прикрывавших тело ни от летнего солнца, ни от зимней стужи.
Попробовал восстать против диких порядков новичок, не отдал как-то старосте заработанных денег. И услышал в ответ: «Ты что, мил-человек? Супротив артели, выходит? По-нашему, значит, это не по тебе? Тогда, брат, вольному воля, а спасенному рай, шагай от нас, братец, на все четыре… Мы, видишь, сообща живем, а ты норовишь сам по себе. Ходи здоров!»
И Ковпак ушел. Снова топтал он пыльные улицы Саратова, оглушающие, орущие, галдящие. Неожиданно Сидору повезло: из случайно оброненной каким-то прохожим фразы он узнал, что в трамвайное депо нужен чернорабочий. Кинулся туда со всех ног и на следующий день уже работал. Теперь он не крючник, нет — трамвайщик, настоящий рабочий. А это совсем другое дело.
В чернорабочих грамотный, смышленый, да и физически сильный парень не задержался, перешел на работу по душе — молотобойцем в кузницу, дело это ему нравилось еще с детских лет, когда бегал к цыганам. Новые товарищи Сидора — были мастерами хорошими, да и людьми дружными, веселыми. Труд в кузнице тяжелый, но зато интересный и уважаемый. Кузнец — это уже настоящая профессия. А на селе кузнец — самый почетный человек, а Сидор хоть и стал городским жителем, но в уме все прикидывал по-прежнему, по-крестьянски.
Кузница располагалась на берегу Волги неподалеку от сада, где по субботам и воскресеньям гуляло обычно много народу. Нередко гуляющие забредали и к кузнице, с любопытством следили за работой. И тут мастера показывали себя: подмигнет старый кузнец, и начинается потеха, не просто бьют молотобойцы по поковке, а настоящую музыку вызванивают. Любую песню сыграть могли, что плясовую, что частушки, что солдатскую. Только ахали зрители-слушатели и щедро одаряли веселых мастеров пятаками и гривенниками. Случалось, зарабатывали кузнецы за субботу больше, чем за всю неделю. Не стыдился Сидор этих денег: давали люди не из милости, а за красивую работу.
Жилось теперь вполне прилично. Не голодал, приоделся, родным стал понемногу помогать. Только длилось это недолго, до 28 июня 1914 года, когда в далеком городе Сараеве безвестный миру несовершеннолетний гимназист Гаврила Принцип несколькими выстрелами почти в упор свалил замертво на дно коляски наследника австро-венгерского престола эрцгерцога Франца-Фердинанда. Этих пуль, выпущенных рукой наивного, экзальтированного юноши, словно ждали власть имущие в столицах всех «великих» держав. Когда нужен повод, его всегда находят.
Так началась первая мировая, империалистическая…
В ОКОПАХ
На четвертый день по выходе царского манифеста о войне бывший рядовой 12-й роты 186-го Асландузского пехотного полка 47-й дивизии 16-го пехотного корпуса Сидор Ковпак перестал быть «бывшим»: он, как и тысячи мобилизованных, вернулся в свою часть. Полк немедленно отправили на Юго-Западный фронт, в Польшу, где уже шли тяжелые бои с главными силами австро-венгерской армии на линии Люблин — Холм.
Бездарный царь, бездарные и продажные министры, бездарный и косный генералитет. Военная, промышленная, техническая отсталость. Казнокрадство, лихоимство, прямое предательство даже в высших сферах, не исключая императорского двора и самой августейшей фамилии. И за все это должны были расплачиваться своей кровью рабочие и крестьяне, одетые в серые солдатские шинели. «За бога, царя и отечество» тысячи их гибли ежедневно в мировой мясорубке империалистической войны.