Наташка обхватила его за плечи, привлекла к себе. Женька поперхнулся на вздохе и на подгибающихся ногах шагнул в круг танцующих. Она была совсем рядом. Он видел ее глаза, пухлые, чуть приоткрытые в улыбке губы, слышал и чувствовал ее дыхание и не мог поверить, что это явь, а не сон.
- Наташа... - выдохнул Женька, еще не зная, что сказать дальше. Она посмотрела на него, улыбнулась и тихонько сжала плечо. - Наташа! - уже смелее повторил он. - Ты куда поступаешь?
- В пед, - просто ответила она и опять улыбнулась. - А ты?
- Я... я в летное... Это решено!
Внезапно Женька почувствовал прилив смелости. Ноги перестали дрожать, а руки ощутили теплое упругое тело Наташки.. Нестерпимо захотелось говорить. Говорить и говорить о чем угодно, лишь бы видеть ее глаза и без отрыва смотреть в них.
- Ты хорошо танцуешь! - похвалил Женька и испугался. - На математике ты какой вариант решала? - сказал он и засмущался еще больше.
Разговор не клеился. Женька чувствовал, что вопросы он задает какие-то мелкие, пошлые, недостойные ее слуха. Хотелось спросить о чем-то важном, значительном, но это важное и значительное не шло в голову.
- Ты сразу решила идти в педагогический или... - тонким голосом спросил Женька и умолк.
"Идиот, кретин, что я плету!" - бухнуло в голове, и он почувствовал, что будет счастлив, если немедленно провалится сквозь пол.
- Я еще в восьмом классе решила. - Наташка чуть отстранилась от него.
- Я тоже в восьмом! - обрадовался Женька. - Ты любишь небо? Нет, то есть самолеты? Истребители, штурмовики?
- Я их никогда не видела.
- Ну что ж! Это ничего! - поспешил успокоить ее Женька. - Это даже лучше! - добавил он и совсем сник.
Что "лучше" и почему "даже", он, хоть убей, не мог объяснить. Спрашивать стало не о чем, Надо о чем-то рассказывать. Женька совсем растерялся. Ничего сверхъестественного в его жизни не было, а об остальном она сама знала.
- Наташа, ты помнишь, как осенью мы с десятым "Б" в футбол играли? начал он. И, не дожидаясь ответа, обрадовавшись, что выход найден, заспешил: - Витьку Тарасова в нападение поставили, а меня в ворота. Судил Федорок Бредихин. И вот во втором тайме...
Вальс кончился. Женька вытянул шею в сторону оркестра и умолк. На какой-то миг стало совсем тихо. Потом в дальнем конце зала полными мехами вздохнул аккордеон и тихо загрустил!
Клен ты мой опавший, клен заледенелый, Что стоишь нагнувшись под метелью белой?
Глаза ребят сделались грустными и задумчивыми. Они обнялись за плечи и пели, раскачиваясь в такт песне. К ним стайками стекались одноклассники. Песня росла, набирала силы. И уже через минуту весь зал грустил светлой, зовущей в дорогу грустью:
Сам себе казался я таким же кленом, Только не опавшим, а вовсю зеленым,
Потупив голову, Женька стоял против Наташки и несмело переступал с ноги на ногу. Глаз не поднимал, боялся, что, как только взгляды их встретятся, она повернется и уйдет. Навсегда, совсем. "Лопух, недотепа!" мысленно клял он себя, но пересилить робость не мог.
Наташка не уходила. Смотрела в сторону поющих и чего-то ждала.
- Ты любишь петь? - спросила она, и щеки ее зарделись
- Да, - ответил Женька, не поднимая головы. - То есть голос у меня не очень... Я только сам себе, когда один в степи бываю, пою. Там просто нельзя не петь.
- А ты любишь бывать один?
- В степи да, а вообще нет. В степи можно мечтать о чем захочется и мечтается легко.
- Я тоже люблю мечтать, - сказала Наташа.
Женька опять мучительно искал тему для разговора и не находил. Он протянул свою руку и нечаянно притронулся к ее руке. Наташкина рука вздрогнула, но осталась на месте. Женька увидел ее глаза. Они показались ему печальными, "Ей скучно со мной. И чего я таким уродился! С девчонкой по-человечески поговорить не могу".
- Наташа... - он сжал ее пальцы.
- Женя! - откликнулась она. - А ты сейчас такой же, как тогда... Только не рыжий. Ты не обижаешься на меня за то, что я обозвала тогда тебя рыжим?
- Нет! Что ты, Наташа! Я на тебя ни за что не обижаюсь!
- Пойдем к Вере Алексеевне, я скажу ей, что в тот раз ты не был виноват. Что это я тебя оскорбила, а ты не выдержал и ушел с уроков.
- Натка! Ты самая хорошая! - Женька прижал ее руки к груди.
- Не надо, увидят. - Смутившись, Наташка отстранилась.
От счастья Женька был на седьмом небе. Он чувствовал, как счастье горячей волной заполняет сердце, мозг - всего его. Захотелось запеть во все горло, заглушить все остальные голоса, поднять Наташку на руки и провести ее через весь зал на виду у одноклассников, учителей, директора - у всех. Пусть смотрят, какой он сильный и счастливый! Никогда в жизни не испытывал такой радости Женька. Даже кружилась голова и как-то сладко ныло в груди. Кроме Наташки, он уже никого не видел и не слышал. Ему стало душно и тесно под крышей школы.
- Пойдем погуляем! - предложил он.
- Пойдем! - охотно согласилась Наташка.
Чем-то недовольный, подошел Витька Тарасов и задержал их. Потер затылок и, глядя в пол, буркнул:
- Есть вино. Пойдем выпьем, что ли, Жек!
- Вить, оставим на завтра, ладно? - умоляюще глянул на него Женька.
- Когда завтра? Когда завтра? - вспылил Виктор. - Завтра я еду. Понимаешь, еду! Может быть, совсем, навсегда!
- Вить, ну пожалуйста! - взмолился Женька. - Подожди полчасика.
Вновь заиграл оркестр. Витька махнул рукой и пошел в другой конец зала. На мгновение Женька замешкался. Что делать? Идти танцевать или гулять? Потом решительно увлек Наташку к выходу.
В школьном саду стояла предутренняя тишина. На верхушках яблонь дремал туман и в призрачном свете луны лишь слегка трепетал, как невесомая воздушная фата невесты. Меркнущим, притушенным светом роились звезды. Пахло росной травой, яблоневым цветом и еще чем-то весенним, радостным, волнующим.
.... Наташка порывисто высвободила спою руку из Женькиной и побежала в глубь сада. Он смотрел, как мелькает меж деревьев ее платье, тает в сумерках, и не мог сдвинуться с места. Стоял как завороженный. В голове мелькали какие-то отрывочные мысли. Они были будто не его, чужие. "Наташа!" - хотел крикнуть он, но набрал в рот воздух, как воду, проглотил его и промолчал.
- Наташа! - шепотом сказал Женька и сжал ладонями виски. - Откуда ты взялась такая?
Сердце, переполненное счастьем, распирало Женькнну грудь, как набухшая печка от избытка тепла и света распирает свою оболочку. Он почувствовал себя богатырски сильным. Таким сильным, что если бы мог обхватить, то унес бы с собой всю школу, с садом, Наташкой, со всеми ребятами и учителями. Унес бы далеко-далеко - в свою степь, к Волчьему логу, на ромашковый луг, к члетому роднику. Неожиданно для самого себя Женька перевернулся вниз головой, сделал стойку и, болтая ногами, пошел на руках. Зацепился за сук яблони и упал.
Сквозь деревья виднелось небо. Чудилось, будто звезды - переспелые яблоки, которые висят на ветвях. Женька вскочил на ноги и огляделся. Наташки не было видно.
- Наташа! - громко крикнул он и прислушался. Она не отозвалась.
Тихо шелестел сад, из раскрытых окон школы слабо доносилась муаыка. Женьке стало вдруг страшно. Показалось, что он потерял Наташку и больше никогда не найдет ее среди этих серых деревьев, блеклых звезд, среди этой шелестящей тишины.
Наташка подошла сзади и закрыла его глаза ладошками. Руки были теплые, мягкие. Женька запрокинул голову и прикоснулся затылком к ее лбу.
- В саду так хорошо, а я боюсь одна, - прошептала она, опуская рукн. Никогда не думала, что наш сад так хорош ночью...
- Очень жаль расставаться с ним, - так же тихо сказал Женька и прижался щекой к ее щеке.
Потом он обнял ее за влечи и аривлек к себе. Наташка не сопротивлялась. Она стада какой-то вялой, покорной и только слегка вздрагивала при каждом движении Женькиных рук.
- Наташа... ты самая красивая... я... я...