ГЛАВА 6
ИЗАБЕЛЛА
Наши дни
Последнее, что я вижу, — это возбужденный блеск в глазах Романа, потом разворачиваюсь и убегаю, как будто адские псы хватают меня за лодыжки. Крик рвется из моего нутра, но вслух ничего не произношу.
Мои ноги в носках скользят по теплой жидкости на полу. Я стараюсь не думать о том, чья она, и в последнюю секунду останавливаюсь, едва не падая.
Роман медленно следует за мной по пятам, как будто это не погоня, от которой может зависеть моя жизнь. Каждый его размеренный шаг эхом разносится по дому, создавая навязчивую мелодию, которая ужасно гармонирует с моим колотящимся сердцем.
Роман Ривьера не валяет дурака с добычей, но он любит поиграть со своими игрушками.
Перед моим взором предстает входная дверь кремового цвета, покрытая кровавыми отпечатками ладоней. Если я смогу выбраться на улицу, то закричу.
Даже если слабо, кто-нибудь услышит меня. Приедет полиция, и весь этот кошмар закончится. Я выйду из этого дома и, наконец, смогу жить дальше. Государство перевезет маленького Джереми в новую семью, и, если Милли будет жива, ей останется этот дом и магазин. Я могу взять то, что мне удалось стащить из кассы, могу украсть что-нибудь из припасов Грега и Маркуса, чтобы подзаработать, а потом уехать в другой город, где смогу заботиться только о себе.
Мне просто нужно выскочить за дверь и закричать.
Свобода так близка, но в то же время недосягаема.
Адреналин наполняет вены, усиливая шум в ушах.
— Бе-е-лла, — напевает он, и по моей холодной коже пробегают мурашки.
Мы играли в эту игру уже сотню раз; он смотрит на меня таким взглядом, и я бросаюсь бежать. Раньше это была невинная игра, но у меня все равно кровь стыла в жилах, когда я боялась, что меня поймают.
Это была наша собственная версия салочек. Он всегда был охотником, а я – той, кто спасается. И ловил он меня каждый раз, как бы я ни старалась.
Тогда это было по-детски, но он не переставал предлагать играть даже когда стал совершеннолетним. Не думаю, что сейчас он просто перебросит меня через плечо или заключит в объятия.
Я вспотевшими ладонями сжимаю дверную ручку, и впервые за долгое время в моей груди зарождается надежда. Но проросшее семя увядает, когда сильные руки обхватывают меня за талию и поднимаются выше, сжимая горло.
— Поймал, — шепчет он мне на ухо, притягивая к своему крепкому телу, приподнимая над полом, лишая всякой надежды на свободу.
— Нет, нет! Отпусти меня!
Я наваливаюсь на него всем своим весом и пинаю дверь изо всех сил. Мои попытки сбежать тщетны. Он только фыркает и сжимает горло еще крепче. Напоминая о том, что может взять все, что захочет и когда захочет.
— Ты же знаешь, что от меня не убежишь. Хищники любят охотиться, — его горячее дыхание ласкает мое ухо.
— Роман, пожалуйста.
Что «пожалуйста»? Я не знаю.
Он утыкается лицом в изгиб моей шеи и глубоко вдыхает, издавая стоны.
— Боже, обожаю, когда ты умоляешь.
Я замираю, когда до меня доходит, что за твердость давит мне в спину.
— Ты хоть понимаешь, как сильно я, блять, по тебе скучал? Я сходил с ума, думая о тебе.
Он зубами царапает нежную кожу на моей шее, заставляя вздрогнуть. Не знаю, когда он успел снять перчатки, но как только он опускает меня на пол, у меня нет другого выбора, кроме как прижаться к нему в поисках поддержки.
Я слишком поздно понимаю, в чем заключается его план, когда его рука опускается к низу моего живота, играя с поясом шорт. Я задыхаюсь, чувствуя, как его стояк прижимается к моей заднице, слегка вдавливая. Знаю, что это неправильно, и что я не должна так себя чувствовать, но ничего не могу поделать с необузданным желанием, которое разгорается глубоко внутри.
Он одобрительно хмыкает, проводя языком по моему горлу, оставляя огненный след.
— На вкус ты такая же, как во всех моих греховных мыслях.
«Тебе нужно позвать на помощь», — шепчет мой разум.
Я молчу.
Несмотря на все противоречия, ничто никогда не казалось таким правильным. И после всех этих лет, проведенных в страданиях, ненавижу то, что такое чувство возникает, когда я в его объятиях. Несмотря на всю пролитую кровь, за последние три года я никогда не чувствовала себя в такой безопасности.
Пальцы Романа опускаются за пояс пижамных шорт, которые он подарил мне четыре года назад. Кажется, его только подбадривает, что я извиваюсь. Но я не прекращаю своих отчаянных попыток, хотя мое тело умоляет — борется с разумом — продолжать это.
— Как я и думал, — хрипит он. — Ты пиздец как возбуждена.
— Не… отпусти меня, Роман, — если я не остановлю его сейчас, не думаю, что у меня хватит сил продолжать бороться.
— Не отпускать тебя? — он мрачно смеется. — О, таков и был мой план. Теперь ты вся моя.
Я извиваюсь, когда он просовывает под пояс еще один палец. Сжимаю ноги вместе в бесполезной попытке успокоить потребность в трении. Рокот его голоса, его пьянящий запах, каждый дюйм пространства, где мы соприкасаемся, — и я почти забываю о том, что он сделал.
Я больна и порочна. Я не смирилась с этим, но давно признала. Трудно не стать такой, когда целыми днями фантазируешь о мальчике с садистской ухмылкой и окровавленными кулаками, костяшки пальцев которых всегда были разбиты из-за меня.
— Ты знаешь, что я думал о тебе все время?
Мой голос пропадает вместе со всеми остальными мыслями, кроме одной: он думал обо мне. Все это время. Он скучал.
Если это правда, то почему он не вернулся раньше? Почему он вообще ушел?
— Я сходил с ума, думая о том, что другой парень может прикасаться к тебе, — его хватка на горле усиливается почти до боли. — Ты знаешь, как меня это злило? Мысль о том, что кто-то другой прикасается к тому, что принадлежит мне, — он рычит мне в шею, сгибая пальцы. — И все время думал, занимаю ли я твои мысли, как ты мои, — его пальцы опускаются на дюйм ниже. — Вспоминал о том, как ты извивалась в моих руках, вспоминал тихие звуки, которые ты издавала. Блять, и то, как ты божественно стонала подо мной.