Я не сопротивляюсь, когда он наклоняет мою голову набок, чтобы прикусить подбородок. С отяжелевшими веками я смотрю на дверь, ведущую к свободе, находясь в объятиях мужчины, который сломал меня.
— Но воспоминания никогда не могли сравниться с реальностью. Неужели ты не понимаешь, что создана для меня? Мы созданы друг для друга, — каждое слово, слетающее с его губ, звучит грубо, как будто он на волоске от потери самообладания.
Стон, который вырывается у меня, говорит больше, чем могли бы выразить слова. Может, мы и подходим друг другу, но спички сгорели. Истории могут заканчиваться, даже если любовь не умерла.
— Скажи это, Белла, — шепчет он. — Назови мое имя.
Я не могу заставить себя назвать его именем, с которого все началось. Если я это сделаю, то позволю ему вернуться в мою жизнь и снова окажусь на дне ямы, из которой пыталась выбраться. Мое предательское тело тает в его объятиях, но через мгновение застывает, когда один из его пальцев касается моих чувствительных складочек.
Качая головой, я прикусываю нижнюю губу, чтобы не застонать. Мои соски твердеют под тонким материалом кофточки, показывая ему, что именно делают со мной его порочные слова и властные прикосновения.
Он ласкает меня, а я в этом отчаянно нуждаюсь, поэтому все попытки сохранить молчание улетучиваются. Мои губы складываются в букву «О», и я безуспешно пытаюсь опуститься ниже, чтобы усилить трение.
Мне нужно, нет, я должна это прекратить. Но еще потерплю секунду, может быть, две. Могу себе позволить. Я слышу, как разум кричит, но не слушаю. Я заслуживаю того, чтобы почувствовать приятное. Да?
— Такая красивая, — бормочет он.
Мои щеки заливает румянец от чувства вины за то, что я получаю удовольствие от этой ужасной сцены, но моему телу все равно. Кровавое месиво позади нас не мешает моим бедрам изгибаться от его прикосновений. Я впиваюсь ногтями в его руки, чтобы отстранить и одновременно прижать к себе.
Он двигает пальцами с экспертной точностью, зная, на каких струнах играть, не читая нот. Я закрываю глаза и представляю, что он никогда не уходил, что я все еще цела.
Я стону, предаюсь фантазиям о жизни, которую потеряла, и двигаю бедрами в такт его пальцам. Он давит чуть сильнее, напоминая, кто здесь главный.
Осознание того, сколько смертей он причинил своими голыми руками, и того, что я могу стать его следующей жертвой, если он просто сожмет меня в объятиях, пугает. Но эта мысль только усиливает симфонию. Уже на подходе крещендо, и мои бедра дергаются в погоне за кайфом. Как раз в тот момент, когда я почти достигаю пика, прикосновение Романа исчезает, и с моей прикушенной губы срывается жалобный стон.
— Ты такая слабенькая, — в его голосе слышится ухмылка. Он хочет доказать, что только он способен доставить мне удовольствие, и с такой же легкостью может его лишить. — Вся в моей власти.
Тепло его рук возвращается. Его пальцы двигаются мучительно медленно, как будто у него в запасе все время мира. Я знаю, что это не так. Роман никогда не медлит, если дело касается меня. Мне требуется много силы воли, чтобы не застонать и не прогнуться в спине, когда он возвращается к заданному ритму блаженства.
— Скажи, что хочешь меня.
— Катись в ад.
Он весело смеется.
— Вместе с тобой. Ведь ты — мой любимый грех.
— Я никуда с тобой не пойду, — выдавливаю из себя, напрягая мышцы, чтобы они не двигались в такт его движениям.
— Хм, — задумчиво произносит он. — Ты такая дерзкая сегодня, — он ласкает мой клитор, и я подпрыгиваю в его объятиях от искр, пробегающих по моим венам, а он смеется, как настоящий демон. — Кажется, ты забыла о нашем обещании.
Он зубами оттягивает вырез моей кофточки вниз по плечу, целуя кожу. Я продолжаю моргать, пытаясь сосредоточиться, пока его большой палец трется о мой клитор. Потом он погружает палец внутрь меня. Только кончик. Ровно настолько, чтобы я захотела большего.
Я очень долго мечтала о том, чтобы снова почувствовать его внутри себя. Всегда представляла, как он будет наблюдать за мной, прикрыв глаза, запустив руку в мои волосы, умелыми пальцами доводя до оргазма.
Это единственное, что не изменилось. Роман всегда был завоевателем, верный своему имени. Он брал, не спрашивая, а если и оставлял после себя объедки, это было милосердием.
— Я прощаю тебя за то, что ты забыла, — его хриплый голос звучит повсюду. — Но должен напомнить, кому ты всегда принадлежала. Позволь мне загладить свою вину.
Я вскрикиваю от того, как растягиваются мои стенки, принимая в себя его два пальца. Перед глазами пляшут звездочки, когда я крепче сжимаю его руки, чтобы удержаться в вертикальном положении. А трение его большого пальца о мой клитор делает практически невозможными любые попытки удержать рот на замке.
В этом нет ничего любовного и нежного. Это чистое обладание, как он и сказал. Роман приказывает моему телу делать именно то, что он сам хочет, и у меня нет права голоса в этом вопросе. Он может довести меня до оргазма, может утверждать, что именно он является причиной влаги, стекающей по моим ногам. Но я молчу — он не получит все, что хочет.
Хватка на моем горле сменяется его губами, когда он втягивает нежную кожу в рот, что граничит с болью и переходит в наслаждение. Он задирает мою кофточку, обнажая груди. Они не очень большие, но он обращается с ними так, словно они являются воплощением совершенства, разминая их и покручивая твердые соски между пальцами.
Я не замечаю приближения кульминации, пока она не наступает. От силы оргазма я выгибаюсь навстречу его телу, открывая рот в беззвучном крике. Он продолжает погружать пальцы, пока я не шлепаю его по руке, чтобы он остановился.
Прохладный ночной воздух, обдающий соски, ослабевает, когда я опускаю кофту. И я ощущаю глубокую опустошенность, когда убираю его пыльцы из своих трусиков.