Все это ничего не значило.
Для него я была никем.
Роман отступает в сторону, закрывая мне обзор, но я замечаю, что он сделал с Грегом… И с Маркусом. О боже.
Вид обнаженного сводного брата, подвешенного к потолку за запястья, навсегда запечатлеется в памяти. Это сделал Роман. Синяки ярко виднеются на каждом дюйме его бледной кожи, они такие темные, что кровь, сочащаяся из пениса, сливается с гематомами. Или, по крайней мере, там, где должен быть пенис.
Я знала, что у Маркуса такой мелкий отросток. Я чувствовала, как он все время вдавливал его в меня. Слишком часто это терпела. И все же я не могу заставить себя чувствовать никаких угрызений совести, только отвращение.
Делаю шаг назад. Затем еще.
С моих губ срывается всхлип, а затем руки Романа обхватывают меня, удерживая на месте. Кончики его пальцев ласкают мое лицо, он нежно вытирает слезы, причиной которой стал, заменяя их кровью с перчаток. Я пытаюсь оттолкнуть, скинуть его руки, но когда касаюсь его, становится только хуже.
— Нет, нет, тише. Все в порядке. Не плачь, ладно? Я держу тебя, — его голос стал намного глубже; прошли годы, он изменился.
Несмотря на то, что нас разделяет рукав моей кофточки, его прикосновение воспламеняет кожу. Но я не могу смотреть на него — на мальчика, который причинил мне самую ужасную боль. Горячие слезы обжигают щеки, скапливаясь в уголках губ.
Я задыхаюсь, когда меня окутывают ароматы бурбона, крови, сандалового дерева и корицы. Даже покрытый кровью, Роман пахнет лучше, чем его футболка, которую я прячу рядом с кроватью.
Роман стал выше ростом, все его тело в рельефных мышцах, теперь он кажется намного опаснее.
Мускулы на его руках перекатываются, когда он двигается. Он притягивает меня ближе, и как бы я ни старалась это остановить, он слишком силен. И также сильно воздействует на меня. Я ненавижу это.
Теплые губы прижимаются к моему лбу, и крик вырывается из моего горла. Воспоминание о том, как я чувствовала их в последний раз, запечатлелось в памяти так глубоко, что это не просто отметина, это теперь укоренилось во всем моем существе.
— Не прикасайся ко мне, — умоляю я, пытаясь оттолкнуть его. Он не двигается ни на дюйм, прижимая меня крепче, как будто боится, что я исчезну.
Если он продолжит прикасаться ко мне, боюсь, я забуду, насколько глубоки раны, которые он оставил после себя.
— Ты же всегда крепко спала, — он посмеивается, как будто это шутка.
Рукой в перчатке он ласкает мою щеку, прижимается своим лбом к моему. Прикосновение такое любящее и нежное, будто я что-то значу для него. Но я знаю лучше. Я не переживу, если он снова уйдет.
Когда поднимаю голову, чтобы посмотреть на него, он растягивает губы в зловещей ухмылке. Бросив взгляд на Маркуса и его отсутствующий отросток, Роман достает нож и слегка подталкивает мою дрожащую руку, спрашивая:
— Оказать тебе честь, принцесса?
Крики Маркуса заглушает скотч на губах. Этот звук выводит меня из транса, и когда я опять отстраняюсь от Романа, он позволяет.
Хотела бы я иметь сил причинить Маркусу такую же боль, как может Роман, не только чтобы отомстить за все, но и чтобы доказать, что я могу постоять за себя.
Я вытираю слезы тыльной стороной ладони, размазывая кровь. Мой второй приемный брат Джереми в безопасности в лагере, но что насчет…
— Где… где Милли? — моя приемная мама тоже должна стоять рядом и смотреть, но она не заслуживает подобных мук. Она тоже жертва.
Роман качает головой, морщит лоб и смотрит на меня так, словно надеется услышать что-то еще.
— С ней все хорошо.
— Что значит «хорошо»? — я отступаю назад, когда он тянется ко мне, и хмурюсь еще сильнее.
Оборачиваюсь. Разглядываю. Изучаю. С трудом сдерживаю рвущийся к горлу съеденный ужин. Я видела, как Роман избивал людей до полусмерти голыми руками. Я видела, как под его бейсбольной битой ломались человеческие кости. Но это?
Что же он натворил? Сейчас он зашел слишком далеко.
Повсюду кровь. Разорванная плоть, оторванные конечности и отсутствующие части тела. Это не просто убийство, а настоящая кровавая бойня.
— Что ты наделал? — мой голос дрожит, когда я ударяюсь коленом о полку.
Кажется, что комната качается, и я задыхаюсь. Он встает передо мной, но от этого головокружение только усиливается. Я не могу смотреть на него. Мне нужно снова притвориться, что его не существует.
— Что ты наделал, Роман? — дрожу, пытаясь остановить жжение в легких, но спичка уже зажжена, и ничто не остановит распространение огня, как лесной пожар. — Что… что это такое? Что ты такое… Я не могу... Я так не могу.
Падаю на колени и отползаю назад, хватая ртом воздух, прежде чем выплеснуть содержимое желудка на пол. Он хватает меня за руки и поднимает на ноги, заставляя прижаться к его груди.
— Дыши глубже, Белла. Не смотри, ладно? Просто сосредоточься на мне.
Он такой теплый и успокаивающий, создается ощущение, словно я наконец-то вернулась домой. Но все это неправильно. Я вырываюсь из его объятий, отчаянно пытаясь убежать. Не могу с ним обжиматься после всей боли, через которую он заставил меня пройти, и всего, что случилось. Он был единственным, кто стоял между мной и демонами.
Такими демонами, как Маркус.
Роман бросил меня на произвол судьбы, и я чуть не умерла.
Когда-то я была готова отдать ему каждую частичку своего разбитого сердца. Я думала, он любил меня. Ведь говорил, что я — совершенство.
Но Роман Ривьера — лжец.
Все семьи, до этой, избавлялись от меня. Моей мамы не стало. Отцу было плевать. И, боже, я думала, что хоть Роману буду нужна.
— Нет, — я задыхаюсь. — Нет! Не трогай! — он не ослабляет хватку, держа в плену, напоминая о каждой частичке, которую я потеряла в день его ухода. — Ты сумасшедший. Ты поехавший.
— Я предпочитаю термин «артист», — язвит он.