Третья: в дождь, град или в ясную погоду, Микки будет рядом, чтобы отвезти меня в школу и обратно. До того, как я уехала на год, он иногда пропускал день или два, потому что просыпался слишком поздно. С тех пор как я вернулась, он всегда ждет меня возле дома, и мне пришлось вставать пораньше, чтобы ему не пришлось так долго ждать на улице.
Он неторопливо направляется ко мне — ну, он идет обычной походкой, но я не могу оторвать взгляда от того, как двигаются его бедра, так что все кажется, как в замедленной съемке. Я наблюдаю за ним сквозь ресницы, когда он возвышается надо мной и приподнимает за подбородок мозолистым пальцем.
— С днем рождения, красавица, — шепчет он.
Красавица. Не «милая» и не «симпатичная». Он считает меня красивой.
Я отвожу голову в сторону и прячу лицо за волосами, чтобы он не заметил румянец на щеках, но это бесполезно. Особенно когда я перестаю дышать, потому что он поворачивает мою голову к себе и прижимается губами ко лбу.
— Еще один год, проведенный вместе с тобой.
Цепочка на моей шее натягивается, но я остаюсь совершенно неподвижной, чувствуя, как тепло проникает сквозь хлопок, когда он руками проверяет подвеску. Он издает одобрительный звук, от которого у меня внутри все тает.
Я всегда замечаю, когда его взгляд опускается на мою шею, словно он проверяет, на месте ли ожерелье. Уголки его губ приподнимаются, и он слегка кивает.
Но я понимаю его. У меня возникает такое же чувство всякий раз, когда я вижу браслет на его запястье — новый, потому что он рвет их каждые два года.
Благодаря развитию технологий и с тех пор, как Мик начал работать на полную ставку, у нас обоих появились телефоны и приличный фотоаппарат. Теперь он каждый день фотографирует все, кроме себя, и у меня есть полмиллиона селфи с ним. На одной стороне медальона теперь наша с ним фотография.
— Ты завтракала? Что у тебя на обед? — спрашивает Микки.
Я напрягаюсь. Эти вопросы сложнее, чем на школьной контрольной, потому что, по крайней мере, тогда у меня есть шанс списать. С другой стороны, вопросы Микки — это мгновенный провал. Потом следует наказание (также известное как гневный взгляд Романа и его неодобрительное выражение лица).
Если бы я могла провалиться сквозь землю, я бы это сделала. С таким же успехом, он может просто дать мне лопату, если будет еще задавать вопросы.
Он качает головой, тянется к чему-то у себя за спиной и бормочет:
— Signore, dammi forza8.
Я прикусываю щеку изнутри, потому что могу справиться с его гневом, но только не с недовольством.
— У меня есть крекеры, — я вздрагиваю, как только эти слова слетают с моих губ.
— И все? — он приподнимает бровь.
Пожалуйста, хватит уточняющих вопросов.
— Может быть, яблоко…
Он снова вздыхает и бросает мне в руки упаковку, которую я быстро засовываю в сумку. Он собирается сказать что-то еще, но звук открывающейся входной двери заставляет его напрячься.
Я задыхаюсь, когда он тянет меня за собой, становясь временным барьером между мной и Маркусом, который невинно спускается по лестнице. Но Маркус смотрит не на меня, а на Микки, у которого взгляд до ужаса злобный.
Это уже стало традицией. Он всегда так смотрит на Маркуса.
Ни один из них не прерывает зрительный контакт, даже когда я пытаюсь привлечь внимание Микки.
— Он мне не нравится, — в его голосе нет ни капли мягкости, и обычно, такое происходит за несколько секунд до того, как он переходит в атаку. — Если он прикоснется к тебе, скажи только слово, и он труп. Ты поняла? — его стальной взгляд устремляется туда, где находится моя комната, и он хмурится. — Я же говорил тебе закрывать окна, — Роман снова обращает свое внимание на меня, и я чуть не отступаю назад от его ярости. — Ты подставляешь стул под дверную ручку, как я тебе говорил?
— Ну, иногда?
Нет. Ни разу. А, если Джереми приснится кошмар? Я не могу его прогнать.
Глаза Микки темнеют.
— Альтернативный вариант — оставляй телефон включенным на всю ночь, чтобы я услышал, если этот ублюдок войдет. И только не говори, будто я тебя заставляю.
Мне не следует впадать в панику, когда он переходит в режим защиты, но я это делаю. Хотя, я знаю, что он так заботится обо мне.
— Я постараюсь не забыть, — говорю я, просто чтобы успокоить его. Он очень беспокоится о других мужчинах, особенно после того, как надо мной издевались в прошлом доме. Но главным образом потому, что он знает, что происходит с женами в домах, куда его раньше помещали.
— Оставь окно открытым на ночь. Я приду и проверю, насколько ты хорошая девочка и сделала ли то, что я сказал, — если бы он мог убивать голосом, я бы уже десять раз была мертва. — Лучше не провоцируй меня.
Я прикусываю уголок губы. Каждый звук, исходящий из его уст, доводит меня до исступления.
— Или что?
О нет. Я сразу понимаю, что мне не следовало этого говорить.
Жду, затаив дыхание, когда тьма в его глазах сменится, а на губах появится улыбка, от которой все девушки вокруг готовы снять трусики.
—У меня есть вопрос, — он придвигается ближе, пока наши груди не соприкасаются, и его запах поглощает все мои мысли. У меня перехватывает дыхание, когда я смотрю на его губы. Никогда нельзя смотреть хищнику в глаза. — Какое наказание ты сможешь вынести?
Я не отвечаю. Даже не уверена, правильно ли я его расслышала. В моем желудке больше не просто бабочки; там жужжит пчелиная колония, от которой мурашки ползут вверх по шее, туда, где его кожа касается моей. Он же не имеет в виду то, о чем я думаю? Он никогда раньше так со мной не разговаривал.
Микки мурлычет, проводя пальцем по линии моего подбородка.
— Думаю, ты вытерпишь все. Спорю, ты даже попросишь большего.
Да, он точно имеет в виду то, о чем я подумала.
Я прикусываю язык, чтобы не издать ни единого звука, потому что это усугубит мое положение. Вздрагиваю, когда он наклоняется, касаясь губами моего уха.