— Еще один год, и ты будешь вся моя.
Я перестаю сдерживаться и начинаю хныкать. Он отстраняется, удовлетворенно кривя губы, и возвращается к своему байку. Я устремляю свой взгляд в землю. Мое тело горит от ощущений, которых я никогда раньше не испытывала, и я остро ощущаю каждый его вздох, каждое движение, каждое прикосновение.
На мою голову опускается шлем, и он застегивает защелку у меня под подбородком. Проводит пальцами по моей шее, слегка касаясь ключиц, и я наконец смотрю на него.
Он надел шлем и опустил визор, но от его пристального взгляда никуда не деться. Возможно, он следит за движениями своих рук, которыми посылает огонь по моему телу. Или, может быть, смотрит в мои глаза, изучая, как на меня действуют его прикосновения. Я хочу знать, что он видит и о чем думает. Хочу подключиться к его мозгу и посмотреть, какие идеи крутятся у него в голове.
И о каком наказании он говорит.
Я отстраняюсь первой, сразу же скучая по его прикосновениям. Как бы сильно я ни хотела чувствовать его, сейчас восемь утра, и он должен отвезти меня в школу.
Он дважды похлопывает меня по шлему, прежде чем забраться на байк, как будто только что не угрожал наказать меня.
Роман меня уничтожит. Я поняла это в день нашей встречи, и понимаю сейчас.
Мы подъезжаем к школе, и я первая спрыгиваю с байка, а Микки сразу же следует за мной.
— Сними шлем, — приказывает он, но уже стаскивает его с меня, как будто я не в состоянии сделать это сама.
— Спасибо, — бормочу я, когда мои волосы цепляются за мягкую внутреннюю подкладку.
На долю секунды я съеживаюсь при мысли о том, не растрепались ли косички. Мои волосы, наверное, сейчас похожи на крысиное гнездо.
Сняв свой шлем, он встряхивает головой, и на его лоб падают черные пряди волос. Микки почти никогда не причесывается, и это придает ему еще больше суровой привлекательности.
Я не отрываю взгляда от его широких плеч, пытаясь скрыть смущение. Он убийственно красивый. Не понимаю, как кто-то может спокойно дышать рядом с ним.
— Мило, — говорит он, поглаживая мои косички. — Мне нравится.
Всего три слова. Этого достаточно, чтобы напряжение в моих мышцах ослабло до такой степени, что я будто превращаюсь в невесомое перышко.
Сегодня утром я очень старалась уложить волосы — делаю так каждое утро, но сегодня особенный день. Густота волос мне передалась от мамы. Каждый день она заплетала свои длинные темные волосы в две французские косички, а затем и мне.
Она будто всегда хотела превратить меня в Минни Маус, делая причудливые пучки или косы с ленточками.
— Давай, — тихо говорит Микки, осторожно разворачивая меня. — Помогу.
У Романа много лиц. Большинство из них он никогда не показывает внешнему миру. Но эта его сторона? Она лишь моя. Та, которая заплентает мои косички, поправляет их, либо завязывает ленты так, чтобы все было идеально. Кэсси, возможно, целыми днями смотрит, как он стоит, уткнувшись в двигатель, но ей никогда не удастся ощутить эту его сторону. Она никогда не узнает, каково это — чувствовать, как с каждым прикосновением сердце наполняется радостью, а глаза — непролитыми слезами.
Она никогда по-настоящему не поймет, насколько бесценен этот дар.
Я улыбаюсь про себя, вспоминая все те случаи, когда я выходила из дома с распущенными волосами, а он таращился на меня, как на совершенно другого человека. Он доставал расческу и принимался за мои волосы.
Сейчас каждое движение его руки четкое и аккуратное, он старается не завязывать слишком туго и не слишком слабо.
Некоторые бросают на нас странные взгляды, проходя мимо, но большинство и глазом не моргают, потому что видели эту сцену достаточно часто: я кусаю губу, а Микки хмуро смотрит мне в затылок, как будто мои волосы его обозвали.
Проще говоря, он выглядит убийственно каждый раз, когда делает мне прическу, как будто ненавидит это. Но продолжает делать так каждое утро, и никто не осмеливается сказать ни слова — кроме Максима и Михаила, но Роману об этом знать необязательно.
Микки берет меня за локоть и разворачивает к себе, поднимает подбородок большим и указательным пальцами и смотрит на меня сверху вниз. Когда наши взгляды встречаются, тепло разливается по всему моему телу.
Вот что значит быть любимой.
Я впиваюсь ногтями в ладони, потому что однажды я перестану это чувствовать. Я больше не буду чувствовать обожание. Он будет причесывать другую и называть красивой. Я хочу запечатать этот момент, запереть и сохранить для себя, потому что это опьяняющее чувство. Но печальная правда в том, что, даже если мне и суждено быть любимой, это никогда не будет постоянным.
— Ты такая красивая, Белла.
Он говорит искренне. Каждую букву и каждый слог. Эти четыре слова исходят из самых темных глубин его сердца, а не просто из-за выброса дофамина в мозг.
— Спасибо, — шепчу я.
Я никогда не скажу, что согласна с этим. Может быть, я и красива, хотя никогда не считала себя такой, а может, и нет. Красота — это не просто то, во что ты наряжаешься или чем наделена генетически. Это чувство, которое не нуждается ни в зеркале, ни в фотографии для подтверждения. А с Микки я чувствую себя красивой даже в те дни, когда сама себе противна.
Раздается школьный звонок, и я почти слышу общий вздох всех учеников.
— Мне нужно идти… увидимся вечером? — с надеждой спрашиваю я.
Ответ всегда «да», но однажды будет «нет». Я лучше вытерплю отказ сейчас, чем буду как идиотка просто стоять и ждать его.
Он ухмыляется.
— Так просто от меня не отделаешься.
Еще раз поцеловав меня в лоб, он хватает свой шлем. Мои щеки горят, как и то место, которого коснулись его губы. Я слишком ошарашена, чтобы что-то делать, кроме как смотреть на него.
— Только не опаздывай, — он подмигивает.
Я сглатываю комок в горле и киваю, отступая в сторону еще одной из моих версий ада.
ГЛАВА 9