Конечно, Микки это знает.
Он знает обо мне все, что только можно.
Я вздрагиваю, когда его пальцы обхватывают мой локоть. Погрузившись в панику, даже не слышала, как он подошел.
— После тебя, принцесса.
Я нерешительно переступаю с ноги на ногу, стараясь дышать коротко, чтобы он не услышал хрипы. Боль в легких усиливается, я пытаюсь сопротивляться желанию откашляться.
Микки ведет меня еще несколько шагов вперед, потом останавливается и поворачивает мое тело, как ему удобно. Здесь тише, звук насекомых приглушен. Я дергаю носом, пытаюсь найти какой-нибудь ответ о нашем местонахождении по одному только запаху, но улавливаю только запах Микки, свежей земли и стойкий аромат сена.
Он не торопится развязывать ткань у меня на голове, а я, даже не задумываясь, задерживаю дыхание, слишком боясь дышать, когда он так близко.
Мои легкие уже ноют от боли. Такое ощущение, что они наполнены колючими ползающими насекомыми, которые хотят выползти наружу.
Хочется залезть внутрь себя и почесать легкие.
Я пару раз моргаю от внезапной вспышки света. Затем моргаю еще раз, чтобы убедиться в увиденном.
Делаю шаг вперед.
И еще один. Медленно верчусь по кругу, чтобы осмотреться. Гирлянды мерцают, обвитые вокруг колонн и свисающие с балки на балку. Подушки сложены поверх толстого шерстяного одеяла, расстеленного на бетонном полу. Рядом стоят коробки с одеялами и подушками, а также все мои любимые закуски. Я поворачиваюсь и замечаю белую простыню, висящую на стене, и проектор чуть подальше.
Откуда-то доносится тихое жужжание — полагаю, генератора. Видимо, чтобы работал свет, если в заброшенном доме ужасов нет электричества.
Как он доставил все это сюда на своем байке?
Наверное, он провел здесь несколько часов, все раскладывая и устанавливая. На стенах нет паутины, и не видно ни единой веточки сена.
Я забываю, что мне трудно дышать, когда оглядываюсь по сторонам. Никто никогда раньше не делал для меня ничего подобного. Оборачиваюсь и вижу Микки, прислонившегося к двери, засунув руки в карманы.
— Это так красиво, — выдыхаю я.
Он пожимает плечами со своей типичной самоуверенностью.
— Знаю.
Ему не нужно было делать все это для меня. Это выходит за рамки моих самых смелых мечтаний. Я этого не заслужила.
— Ты сделал это ради меня?
Он отходит от двери, и мое сердце учащается, когда он сокращает расстояние. Я стараюсь дышать реже, чтобы не хрипеть. Хочу обнять и прижаться к его пухлым губам, чтобы он знал, как сильно я ценю это.
Чтобы он знал, что я вижу его — всего его, — даже когда никто другой не видит.
Я встречаю его напряженный взгляд, когда он смотрит на меня сверху вниз, выглядя совершенно потерянным.
— Когда ты уже поймешь, что я все сделаю для тебя?
Я приоткрываю губы, подавляя кашель.
— Не могу поверить. Сколько денег потратил? Сколько времени это заняло? Когда ты это сделал?
Он наклоняется вперед и понижает голос, как будто рассказывает мне секрет.
— Я бог.
— Ты делаешь все противоположное тому, о чем люди молятся.
— А кому ты молишься?
Я в замешательстве прищуриваюсь.
— Я не молюсь.
— Ты встанешь передо мной на колени, если я попрошу. Будешь молиться мне, принцесса?
Я задыхаюсь при вдохе, и твари, ползающие в моих легких, выбегают наружу. Сначала из горла вырывается хрип. На втором я горблюсь, хватая ртом воздух, но вместо этого начинаю кашлять.
Каждый кашель болезненнее предыдущего, желудок сжимается, как будто меня вот-вот вырвет. Слезы щиплют глаза, и все вокруг становится холодным, но в то же время обжигающим.
Я пытаюсь замедлить дыхание, пытаясь выпрямиться, но не могу. Зрение рябит, и я не замечаю ничего перед собой, пока мне что-то не запихивают в рот. Мозг кое-как улавливает происходящее, я обхватываю ингалятор губами и вдыхаю.
Затяжка лекарства не достигает легких с первой попытки, но, к счастью, все получается со второй. Я пробую в третий раз для пущей убедительности.
Лежу, свернувшись калачиком на полу, сосредотачиваясь на дыхании, а Микки лежит позади меня.
Делаю один вдох, затем второй.
Или, лучше будет сказать: «пытаюсь не задохнутся».
С течением секунд становится легче, Микки гладит мою спину круговыми движениями. Но его прикосновения никак не унимают боль в моих ребрах или в горле.
Я кладу голову на его плечо, он двигается, обвивая руки вокруг моей талии, раскачивая нас из стороны в сторону, бормоча что-то неразборчивое.
Проходят минуты, мое дыхание выравнивается, и кислород медленно просачивается обратно. Но я не хочу, чтобы хрипы прекращались, лишь бы избежать расспросов Микки.
— Где твой ингалятор?
Тишина. Он знает ответ, а у меня нет сил придумывать замысловатое оправдание, почему лекарства нет в моем кармане или сумке, как должно быть.
— Где твой ингалятор, Изабелла? — на этот раз его голос звучит грубее, и мое уставшее тело напрягается.
— Д…
— Надеюсь, ты не скажешь «дома», — предупреждает он, и его руки перестают успокаивать меня, как несколько минут назад. — Господи Иисусе, Белла. Ты не можешь все время забывать его.
Я отодвигаюсь, чтобы мы смотрели друг на друга, но мое внимание приковано к своим рукам.
— Я в порядке. Ничего страшного.
Слышу его резкий вдох, и потом он кричит:
— Ты не понимаешь, насколько это серьезно? А если у тебя случится приступ астмы, и меня не будет рядом, а? — Роман придвигается ближе. — А если ни у кого вокруг не будет ингалятора? Что тогда? Ты же можешь умереть.
Мы говорили об этом так много раз, чем я даже не сосчитаю, но он никогда прямо не произносил этих слов. Он всегда обходил тему смерти, чтобы не расстраивать меня. Я больше не могу притворяться невинной. Я не могу говорить, что забыла «случайно».
Микки купил мне не один ингалятор. Подарил для него чертов футляр, чтобы я таскала его в сумке. Он даже пишет мне на телефон напоминалки принять лекарство. Я просто… не принимаю. Понятия не имею почему. Может быть, для некоторого подобия контроля?