Он сейчас серьезно?
— В чем, блять, твоя проблема? Почему ты здесь? Ты ушел, так что вали туда, где был.
Мне становилось лучше. С каждым днем было легче. Я обрела надежду, какой бы слабой она ни была, что однажды оставлю этот город и все забуду, раз и навсегда.
Моей целью жизни стала забота о Джереми, младшем приемном брате. Не знаю, на что я надеялась, но даже самые тихие голоса могут оказать огромное влияние. Я всегда старалась уложить Джереми спать в хорошем настроении, чтобы он не боялся проснуться утром.
Роман сжимает челюсти.
— Возвращайся в постель. Я хотел закончить, не потревожив тебя.
Не потревожив тебя.
Да? Он пришел только для того, чтобы потом снова меня бросить? Я всегда была инструментом для его собственного извращенного удовольствия?
Возвращайся в постель.
Не потревожив тебя.
Слова повторяются снова и снова, разжигая гнев внутри.
Я такая глупая. Думала, что он может вернуться ко мне. Что он останется. Я должна была знать лучше. Он всегда ненавидел Маркуса. Теперь просто пришел поквитаться. Почему я не удивлена?
Толкаю его в грудь. Сильно. Этого недостаточно, чтобы он отпустил меня, но застает его врасплох настолько, что я успеваю влепить ему пощечину.
— Пошел ты, Роман. Я тебя ненавижу.
Возбужденный блеск в его глазах исчезает, он отшатывается от моих слов. Он знает, что, когда я произношу его имя, все серьезно.
— Ты же не хочешь сказать, что…
— Уходи, — шиплю я, наконец, глядя на его красивые свирепые черты лица. Почему Роман не дает мне сдачи? Какого черта он не реагирует на мои удары, ведь я же ему безразлична?
Приглушенные крики Маркуса разжигают во мне огонь. Меня всегда заставляли молчать, мне приходилось сидеть и просто принимать удары, мириться с происходящим. А теперь хочется выплеснуть все наружу. Я хочу, чтобы это место сгорело дотла.
К черту Маркуса. Его я тоже ненавижу. Пусть сдохнет со своим мерзким папашей, мне плевать.
Неужели Роман думал, что сможет появиться здесь спустя три года, убить мою приемную семью, пока я сплю наверху, а потом просто уйти?
Сквозь слезы я вижу только его заострившийся подбородок и впалые щеки. Но даже очертание его фигуры кажется мне невыносимым.
— Я не хочу, чтобы ты был здесь, — ложь. — Ты чудовище.
— Это же я, — умоляет он, обхватывая мое заплаканное лицо, притягивая ближе. — Твой Микки.
Я дрыгаю ногами, надеясь хоть как-то повлиять на него.
— Я больше не знаю, кто ты такой.
— Белла… Белла, пожалуйста. Это я. Микки. Я вернулся. Я заберу тебя отсюда, — его прикосновения всепоглощающие. Аромат одеколона проникает в мое сознание, и я так сильно хочу сдаться.
— Ты бросил меня! — я повторяла это себе столько раз, что мои слова звучат как заезженная пластинка. Сказать это вслух виновнику — все равно что найти груду гниющих костей, которые следовало бы похоронить.
— Знаю. Прости, я…
— Прости? — эхом отзываюсь я. Слезы останавливаются, теперь я вижу его с полной ясностью.
Все слова, бурлящие в моей груди, хотят вырваться наружу — столько раз мне приходилось говорить «спасибо» и улыбаться мужчинам после того, как они причиняли мне боль. Я чертовски устала от этого. Он не смеет попросить прощения и думать, что все будет хорошо
— Прости? — у меня перехватывает дыхание, и он отпускает меня, зная, что сейчас произойдет. Он всегда знает. — Ты извиняешься? Извиняешься? Тебе не о чем сожалеть! — чем чаще я произношу это слово, тем менее правдоподобно оно звучит. — Ты не можешь приходить сюда и делать вид, что все в порядке. Ты хотя бы знаешь, что они со мной делали? Ты оставил меня умирать, Роман. Ты трус, — я отталкиваю его, хотя он меня больше не держит. — Чертов трус!
Он не отстраняется, как следовало бы. Не дает мне пространства, в котором я нуждаюсь, а вместо этого продолжает смотреть на меня своими серо-стальными глазами, которые темнеют каждый раз, когда он прикасается ко мне. Потом слегка отодвигается, но наши тела все еще на расстоянии вытянутой руки.
Я очень рада, что могу выплеснуть гнев, который годами кипел в моих жилах. И не жалею, что Роман принимает на себя основной удар.
Мой голос срывается, грудь вздымается.
— Не могу поверить, что доверилась тебе и отдала всю себя, — толкаю его. — Я жалею, что вообще увидела тебя, — толкаю. — Жалею, что заговорила с тобой, — толкаю. — Жалею, что мы встретились, — на этот раз, когда я толкаю его, он не двигается с места. Его руки обхватывают меня за талию, и он прижимается щекой к моей голове. — Я ненавижу тебя, Роман. Я пиздец как тебя ненавижу. Ты — худшее, что когда-либо случалось со мной. Я ненавижу тебя. Ненавижу. Ненавижу.
Повторяю одно и тоже.
Снова.
И снова.
Не знаю, сколько времени я кричу, пинаюсь и царапаюсь. Он принимает все это, не отпуская меня ни на секунду, успокаивающе поглаживая по спине. Его нежная ласка продолжается, даже когда мое тело лишается сил, и вся борьба улетучивается, оставляя меня безвольной в его объятиях, потом он шепчет:
— Прости. Я не хотел тебя оставлять. Я вернулся. Теперь нас ничто не разлучит.
Я перестала слышать плач Маркуса на заднем плане. У меня нет сил беспокоиться о том, что приемный отец лежит мертвый всего в нескольких футах от нас. Или о том, что человек, который мучил меня последние три года, истекает кровью.
Я так устала от всего.
Когда же это прекратится? Когда же я смогу нормально жить?
Но в моей голове крутятся только два слова: Он вернулся.
И я хочу ему верить.
Но Роман Ривьера — лжец.
ГЛАВА 2
РОМАН
14 лет назад
Роману 8 лет, Изабелле 6 лет.
Я ненавижу эту часть города так же сильно, как и все остальные.
Ненавижу школу. Не важно, какую именно, ненавижу их все.
Ненавижу Стива.
Думаю, Стива даже больше, чем Троя, а ведь я знаю Стива всего три недели. Он всегда орет, когда я говорю на языке, которого он не понимает. Идиот. Хотя, когда он долго орет, то быстро устает, наверное, из-за употребления пива. Чем скорее он начнет кричать, тем быстрее оставит меня в покое. Тогда я смогу убежать в комнату, которую делю с мальчиком вдвое меньше меня и еще одним, который старше нас и думает, что он лучше всех.