— Ты издевался над моей девочкой, — Роман мрачно усмехается, глядя на меня, потом добавляет: — И лучше бы ты никогда этого не делал.
Кончик лезвия вонзается в уголок челюсти Маркуса, оставляя красный след на подбородке. Его дерганья только делают порез глубже, еще более жестоким.
Я отступаю назад, спотыкаясь о собственные ноги и натыкаясь на стену в поисках опоры. Не могу отвести взгляд, но из-за вида крови наклоняюсь, хватая ртом воздух.
— Тебе повезло, что она здесь. Иначе, мы бы веселились всю ночь напролет.
У меня в горле будто застрял острый камень.
Роман напевает придуманную мелодию, продолжая вырезать всевозможные фигуры на и без того изуродованной коже Маркуса. Он быстро вырезает звезды, сердечки, круги, собственные инициалы, не обращая внимания на крики Маркуса, приглушенные скотчем. Роман внимательно следит за работой своих рук, за каждым движением, наклонившись вперед, словно в трансе, как ребенок на уроке ИЗО. Каждое движение руки уверенное, в одних местах он рисует с нажимом, а в других едва касается кожи.
Как будто он уже пытал кого-то подобным образом раньше.
Я вытираю дрожащие руки о обнаженное бедро и прикрываю рот, чтобы заглушить рыдания. Маркус продолжает смотреть на меня, умоляя помочь. Какая-то больная, извращенная часть меня желает, чтобы Грег был жив и присутствовал при гибели своего сына.
Я не знаю, что чувствую. Вину? Страх? Отвращение? Предвкушение? Все сразу, и в то же время ничего. Каждый всплеск эмоций силен, но мой разум отказывается воспринимать происходящее взаправду.
Это полнейшая катастрофа.
Я знаю, что должна позвать на помощь. Остановить Романа, пока он не убил Маркуса. Я должна спасти его, пока есть шанс.
Но ничего не могу сделать, просто стою на месте, пытаясь не потерять сознание.
Роман замолкает, глядя на Маркуса с такой жуткой невинностью, что у меня внутри все сжимается.
— Ты хочешь, чтобы я тебя отпустил?
Я напрягаюсь, и повисает тишина. Он же не станет… да? Роман, которого я знала, сжег бы дотла весь город, но не позволил бы тому, кто причинил мне боль, выйти на свободу. Но за три года человек может измениться.
Мой сводный брат медленно кивает, вопросительно глядя на меня. Я сглатываю. Роман правда отпустит Маркуса? Этот вопрос вертится в голове у нас обоих, но я точно знаю, что Маркус не будет спрашивать, отпустит ли Роман меня. Он эгоист. В любой вселенной ему будет наплевать на то, что со мной происходит.
— Не верится, что ты этого хочешь, — напевает Роман, проводя ножом по щеке Маркуса, не повредив кожу.
Маркус яростно мотает головой из стороны в сторону, сотрясаясь всем телом. Кажется, его не волнует боль, которую он себе этим причиняет, потому что он не останавливается.
Хуже того… меня это тоже не волнует.
— Так-то лучше, — Роман улыбается так, как улыбается тигр перед тем, как перегрызть горло совей добыче. Может, ему и нравится наводить страх, но больше всего он любит заставлять умолять. — Извинись перед моей девочкой.
Я должна сказать, что все в порядке. Что он не обязан. Но хочу услышать, как он это скажет. Я хочу, чтобы он молил о прощении.
Скотч срывается у Маркуса со рта во второй раз за вечер. Но, будучи настоящим идиотом, первые слова, которые он произносит:
— Пожалуйста, отпусти меня.
За эти слова он получает удар ножом в живот. Я отшатываюсь от хлюпающего звука, смешанного с криком. То ли из-за нездорового влечения, то ли из-за чувства ответственности, то ли из-за какой-то болезненной потребности успокоиться, я не закрываю глаза и смотрю на это ужасное зрелище сквозь вновь подступающие слезы.
— Извинись, — рычит Роман, поворачивая нож.
У меня сжимается сердце. Смотреть подобные вещи по телевизору — совсем не то же самое, что видеть, как это происходит с твоим приемным братом. Жаль, у меня никогда не хватало сил причинить Маркусу такую же боль, не только из мести, но и чтобы доказать самой, что я могу позаботиться о себе любыми возможными способами.
Маркус кричит. Что, если соседи услышат? Что, если приедет полиция? А если Маркус выживет и расскажет полиции, что я была сообщницей?
Губы Маркуса дрожат, из них вылетает слюна и кровь, когда он смотрит на меня.
— Я… я сожалею.
Я стискиваю зубы. Его извинения не заставляют меня чувствовать себя лучше.
— Ты можешь придумать что-нибудь получше, — говорит Роман.
— Прости меня! — Маркус плачет, когда Роман сильнее давит на открытую рану. — Прости. Прости. Прости. Прости, — быстро говорит он. — Пожалуйста, отпусти меня.
— Продолжай, — говорит Роман.
Я сжимаю ладони, оставляя следы от ногтей и смотрю, как Маркус умоляет.
— Пожалуйста. Я клянусь, клянусь, что никому не скажу. Делай все, что захочешь с этой шлю…
Я резко втягиваю воздух, когда лезвие рассекает сухожилия, мой мучитель даже не успевает закончить фразу. Ярость, исходящая от Романа, — это живое, дышащее существо, которое я ощущаю внутри.
Бесконечный поток крови льется из зияющего разреза на шее Маркуса. Алый водопад льется на его грудь и стекает на пол.
Я начинаю задыхаться.
Медленно Роман поворачивает голову в мою сторону, и я застываю на месте. Темные волосы падают на его красивое злобное лицо, залитое кровью моей приемной семьи.
В пространстве между нами проскакивает электрический разряд, и каждая клеточка моего тела становится под напряжением из-за его взгляда. Когда его глаза встречаются с моими, я словно впервые вижу, какой он кровожадный зверь. И он нашел свою следующую добычу.
Меня.
Чистый животный инстинкт берет верх в стремлении убежать от хищника. Моя нога ступает назад, когда он делает шаг вперед. Моя нога назад, его - вперед. Он преследует меня. Охотится.
Но дикое желание убежать не имеет ничего общего с его сильными шагами или ножом, который он сжимает в кулаке. Нет, это ощущение появляется из-за блеска в его глазах. Он не просто предупреждает, что пора бежать.