Пока я притворяюсь спящей, открываются и закрываются несколько дверей и ящиков. Кровать прогибается под весом, когда Микки подползает ближе, заключая меня в объятия.
— Доброе утро, красотка.
— Доброе утро, — шепчу я, улыбаясь ему.
Я ту и привыкнуть могу. Хочу всегда первым делом видеть его, когда просыпаюсь. Кстати, теперь мы ночами почти не спим, потому что Микки все время хочет быть во мне.
— Хотела притвориться спящей? — размышляет он.
Приподняв плечо, я смотрю на него сквозь ресницы.
— Я бы никогда.
Я взвизгиваю, когда он щиплет меня за ягодицы, и смеюсь, когда его пальцы впиваются мне в бока. По стене фургона раздается удар, заставляющий меня подскочить. Я слышу звуки, смех и болтовню, отчего вся напрягаюсь.
Микки притягивает меня к себе, выглядя непринужденным. Его серые глаза блестят, а губы изогнуты в радостной улыбке.
Я двигаюсь, чтобы дернуть занавеску, но он перехватывает мою руку и ложится сверху, удерживая в заложниках.
— Нет.
— Микки! — я смеюсь, раскачиваясь из стороны в сторону. Что он задумал на этот раз?
Жар опаляет тело, когда его твердый член прижимается к моей промежности. Одно движение заставляет нас обоих застонать, когда он запускает пальцы в мои волосы, требовательно сжимая их.
— Если будешь ерзать, мы не выберемся отсюда, и ты никогда не узнаешь, где мы. Кивни, если поняла.
Я прищуриваюсь.
— Я могу и словами согласиться.
— Вредина, — бормочет он и страстно целует меня. — Я выбрал для тебя одежду. Она на диванчике.
Я поднимаю брови.
— Ты опять за свое?
Его озорная ухмылка превращается в дьявольскую.
— Тебе идет моя одежда, — он подмигивает. — Но без нее ты выглядишь еще лучше.
— Это самая глупая вещь, которую я когда-либо слышала.
Он усмехается.
— Заткнись. Тебе что, двенадцать?
Я прикусываю губу изнутри.
— Вообще-то, двенадцать и три месяца.
Микки фыркает, потом помогает мне подняться на ноги. Я пользуюсь ингалятором, и затем мы продолжаем бессмысленное хождение взад-вперед, пока он одевает меня, помогает натянуть джинсы, надевает футболку с Микки Маусом и шнурует кроссовки. В отражении зеркала я смотрю, как он хмурит брови, заплетая мне косы. Даже если на улице взорвется бомба, он не заметит.
Он еще пару секунд возится с ленточками, потом кивает самому себе. Не удивлюсь, если он мысленно похлопал себя по спине.
Одетые и готовые к следующему сюрпризу, Микки еще раз хитро смотрит на меня, вызывая радостный трепет.
Когда мы выходим на большую парковку, которая будоражит далекие воспоминания, меня пронзает дрожь. Семьи друг за другом выходят из своих машин, хихикая и надевая рюкзаки, пробираясь в одном направлении.
Обходя фургон, я замираю на месте.
Диснейленд.
Микки привез меня в Диснейленд, прямо как мама в мой день рождения. Я не могу остановить слезы, стекающие по щекам. У меня осталось всего несколько воспоминаний из детства, например, как мама плакала, обнимая переодетых Микки и Минни Маус.
Я сжимаю Романа в крепких объятиях. Он все делает ради меня. Почему я была такой слепой и не замечала?
Осыпая поцелуями его лицо, я бормочу:
— Спасибо тебе. Спасибо, спасибо.
Он смеется, лучезарно улыбаясь.
— Потом отблагодаришь.
С удовольствием.
Мимо нас пробегает группа подростков, устремляясь к входу. Хочется сделать то же самое, и я решаю не сопротивляться. Половина моего детства была потрачена впустую, когда я пряталась в спальне, оплакивала родителей, или заботилась о других детях в доме, в то время как сама нуждалась в заботе? Мой внутренний ребенок заслуживает радости.
Я начинаю тащить Микки за собой, а он посмеивается. Но он двигается недостаточно быстро.
— Давай же!
Он улыбается.
— Еще даже не открыто.
Я рычу.
— Нам нужно попасть в начало очереди.
Облегченно вздохнув и понимающе ухмыльнувшись, мы бежим трусцой остаток пути, пока не добираемся до очереди. Как только оказываемся внутри, он без вопросов следует за мной по пятам, переходя от аттракциона к аттракциону и подкармливая меня огромным количеством еды, цена на которую до смешного завышена.
— Если снова будешь драться, эти перчатки тебе бы очень подошли, — я хихикаю над его сердитым выражением лица, потому что он выглядит так нелепо, весь в тату, в оранжево-черной футболке с Микки Маусом — у меня такая же, — в черных джинсах, берцах, с рюкзаком с ромашками, мышиными ушками на голове и в больших перчатках лап Микки Мауса.
Он мой личный Микки-Маус, одержимый манией убийства. Он весь мой.
— Колется, — ворчит он.
Я небрежно ударяю его в грудь рукой в перчатке.
— Дополнительная подкладка, если будешь бить людей.
— Это неудобно.
Схватив с полки маску Микки Мауса, я прикладываю ее к лицу Романа.
— Хм-м, нет. Мне нравится другая маска, — возвращаю ее на полку как раз в тот момент, когда на его телефоне срабатывает будильник.
Он не шевелит ни единым мускулом, пока я снимаю с него перчатки и ободок с подсветкой. Едва замечаю его горящий взгляд, слишком взволнованная предстоящим грандиозным финалом. Переминаясь с ноги на ногу, я морщусь от боли в ногах и спине. Мне бы не помешал массаж.
Он поворачивает голову, чтобы подставить свою ненакрашенную аквагримом щеку, и я крепко целую его, прежде чем утащить в ночь. Днем парк потрясающий и какой-то потусторонний. Н о ночью здесь просто волшебно — мерцающие огни и музыка повсюду.
— Быстрее! — кричу я, когда Роман замедляет шаг.
Он драматично вздыхает, но его губы растягиваются в усмешке, когда я шикаю на него. Не замечаю, как он быстро двигается, прижимая к своей груди, мои ноги болтаются в воздухе, а руками я автоматически обхватываю его за шею.
— Отпусти!
Пожалуйста, не отпускай меня. Я бегала туда-сюда весь день. У меня болят ноги, мышцы ноют, и в пояснице что-то колит. Но я не позволю своей боли испортить наш вечер.