На влажную, согретую солнцем почву внезапно упала тень, и, подняв голову, Мона обнаружила стоявшего над ней Хью Пастона.
— Куда ты дела мое черное одеяние, Мона?
— Оно висит на перилах.
— Спасибо.
Мона поняла, что момент, которого она так сильно боялась, становился все ближе. Она наблюдала за тем, как Хью, ни разу не обернувшись, чего обычно не случалось, когда он покидал ее, шел в сторону дома; не способная больше отвлекать себя садоводством, она села на кучу дерна и дрожащими пальцами закурила сигарету.
Ее ничуть не беспокоило то, чем это дело обернется для нее самой; ей было нечего или почти нечего терять; она беспокоилась только за Хью. Сможет ли он выдержать напряжение от того, что им предстояло сделать, или они просто толкали его к нервному срыву? И были ли они, в конце концов, на правильном пути? Оккультная философия слишком шаткая вещь, и она не дает ничего, за что можно было бы ухватиться, когда дело доходит до практической реализации. Не была ли она, в конце концов, просто интеллектуальными шахматами, не имеющими никакого отношения к жизни, наподобие домыслов школяров, споривших о том, как много ангелов могут поместиться на острие швейной иглы?
Насколько она могла судить, Пан, если как следует его растормошить, начнет действовать. И тогда истинная природа Хью вырвется на поверхность и больше никогда не сможет быть подавлена. Но тогда возникало несколько проблем. Хватит ли внутреннему Пану Хью сил для того, чтобы пробиться сквозь все его внутренние ограничения? И если да, выдержит ли личность Хью это напряжение или же расколется на части? А если предположить, что две части личности Хью гармонично соединятся и его целостность будет восстановлена, то что тогда получившийся в результате этого процесса человек скажет ей? Вернется ли он, когда придет в норму, к той жизни, которая была ему привычна, о чем постоянно твердил ей Джелкс? В конце концов, жизнь с ней на ферме была полным абсурдом для Хью с его положением в обществе и возможностями. Для него в его нормальном состоянии она была совершенно неподходящей парой. Нормальный Хью мог сильно отличаться от того Хью Пастона, которого она знала и который ей нравился. Мона боялась жителей Мейфейра и не доверяла им, много раз наблюдая за их привычками и делами с позиции наемного работника. Старые школьные галстуки казались ей невероятно вонючими после нескольких неудачных попыток взаимодействия с их обладателями. Недоверие Моны пустило корни уже слишком глубоко. По ее мнению, жители Мейфейра годились только на то, чтобы использовать их в своих целях, не попадаясь при этом им в лапы.
Сидя на солнце, она докурила свою сигарету до самого конца и успела обжечь губы перед тем, как выбросить ее прочь. Она была смелым человеком и могла бы бесстрашно оседлать любые штормовые волны, что ждали ее впереди, будь у нее хоть что-то наподобие карты или компаса. Но нигде не было ни одного маяка, который помог бы ей не сбиться с курса, и это сильно ее беспокоило. Ей было известно лишь общее направление движения, но она совершенно не представляла себе, где могли быть отмели и стоило проявить осторожность.
Но оставались еще звезды, которые были не самым худшим ориентиром. Она осознала, что и вправду представляет себе это море, которое было лишь метафорой, бурлящее в темноте море цвета индиго, испещренное белой пеной там, где волны его разбивались о невидимые ей камни. Над ее головой в ночном небе сияли звезды. Солнце село, и Мона осталась один на один со своим видением. Она явственно ощутила, как лодка ее души несла по этим волнам ее саму и другого, неуклонно следующего за ней человека; потом она развернула ее и это сыграло ей на руку при следующей же резкой смене ветра. Приближалась ночь, ветер был свеж, а она думала о Мастере, что гулял по волнам в шторм. Ей, следовавшей по горам за Диким Богом, не стоило даже надеяться на его утешающее прикосновение. Но потом она увидела Пана с его посохом, Пана в его ипостаси Пастуха; Пана с его флейтой — побежденного Аполлоном — приносящего гармонию. Она видела его, лохматого, дикого и бесконечно доброго, ведущего потомков Измаиловых за собою, вниз, к серому и безжизненному берегу, который виднелся впереди. И он протянул ей свой посох над темными водами, и она стала двигаться туда, где он ждал ее, с созданиями Измаиловыми у его ног — созданиями, для которых не нашлось места в городах и среди людей. Каким-то образом она поняла, что держась за этот возвышающийся над морем посох она сможет преодолеть невидимые камни, над которыми бурлили белоснежные волны.