Он невольно поежился, когда мысли его вернулись к жизни Амброзиуса и разум его отшатнулся в сторону, словно испуганная лошадь. Он провел два часа в темном подвале, думая об Амброзиусе, усиленно размышляя о нем до тех пор, пока не воссоздал вокруг себя всю средневековую обстановку и не начал в ней жить, и не только испытывать эмоции, соответствующие тому времени, но и чувствовать так, как чувствовали в ту эпоху; однако теперь ему казалось, что все пережитое Амброзиусом пережил много лет назад он сам, и что хотя старые раны и были залечены, они все еще могли отдаваться болью по прошествии времени.
Он поразился, обнаружив, насколько реальными стали для него все эти вещи! Казалось, что это были не две разных жизни, но два периода одной, и что ранние годы Хью Пастона несли на себе следы переживаний, которые когда-то сломали Амброзиуса. Он мог представить себе то бессильное состояние, в котором пребывал бы Амброзиус, если бы ему удалось спастись, ведь это было ровно тем состоянием, в котором пребывал и сам Хью. Из прочитанных книг Хью узнал, что существовала огромная разница между человеком, пережившим сильное нервное потрясение, и врожденным невротиком; что в первом случае обострение могло пройти, но во втором болезнь была хронической. Каждый осматривавший его когда-либо врач заявлял, что Хью был невротиком; но если его состояние было вызвано переживаниями, из-за которых он сломался, будучи еще Амброзиусом, то не могло ли оно пройти также, как проходило у нормальных людей, переживших обычное нервное потрясение? Когда вызвавшие нервный срыв условия проходили и тело получало достаточный отдых, нормальный человек снова приходил в себя, получая возможность вернуться к своей привычной деятельности. Возможно ли было, что он, находясь в состоянии того глубокого потрясения, которое коснулось не только его личности, но и его бессмертной души, смог бы когда-нибудь снова вернуть себе свою духовную силу, если бы ему удалось прикоснуться к тем источникам жизни, которые питали Амброзиуса?
Он знал, что это были за источники. Амброзиус, изгой в своем монастыре, язычник в сердце своем, не взирая на всё свое священство, увидел проявляющегося в природе Бога и отрекся от аскетической доктрины, восклицающей «Грязь! Непристойность!» при виде естественных вещей. Амброзиус вовсе не был злобным последователем разрушительной силы в лице Сатаны по примеру старых ведьмовских культов; он искал жизни среди мертвецов и света среди средневекового мрака и смыкающихся вокруг него стен монастыря. Амброзиус был сломлен, потому что родился не в том времени; он почернел и был срезан также, как цветок, что распустился слишком рано. Но теперь времена изменились и целый век шел той же дорогой, что и Амброзиус, и путь его был расчищен Фрейдом и другими психологами; если предположить, что он сможет сделать то же, что и Амброзиус, и вернуться к главному источнику своего вдохновения, добравшись до времен, предшествовавших этой роковой трагедии средневековья, разве откажется он тогда от прикосновения к источникам жизни и не попытается оживить себя снова? Остановка на Амброзиусе не привела бы ни к чему хорошему; это было бы фатальной ошибкой, он только повторил бы трагедию; но и обойти Амброзиуса, оставив его без внимания, было все равно, что оставить в тылу непокоренную крепость; он осознал это, когда провел тот мрачный час в тяжелых раздумьях в темноте подвала, встретившись лицом к лицу со всеми своими страхами.
Суть проблемы Амброзиуса была в том, что в положении, в котором он находился, было чрезвычайно опасно для него отрекаться от ортодоксальной церкви и претендовать на осуществление всех своих естественных мужских желаний, которых не положено было иметь церковному деятелю. Суть проблемы Хью Пастона была удивительно схожей, за исключением разве что того, что запреты теперь произрастали из его собственной души, а не из внешних обстоятельств. Хью ужасно боялся соприкосновения с естественными вещами на фоне всей искусственности своей жизни, дабы каким-нибудь случайным образом не вызвать катастрофы. В его сознании первичные потребности приравнивались к катастрофической опасности, чем они вероятно и были в ситуации Амброзиуса. Раз обжегшаяся душа продолжает бояться того, что когда-то обожгло ее, даже после перерождения. Хью не справлялся именно с тем, на чем Амброзиус обжег себе пальцы.