Но предположим, что он смог бы вернуться еще дальше в прошлое, пройти туда, куда пытался пройти и Амброзиус? Это определенно того стоило, вот только как можно было это сделать? Он вспомнил о своей изначальной задумке — эвокации Пана путем соединения методов Святого Игнатия и совершенно далекого от святости Дез Эссента, декадентского героя Гюисманса, и внезапно осознал, что необъяснимым для него образом задуманное уже начало спонтанно осуществляться, но только в обратном порядке. Не только благодаря тщательнейшей «композиции места» можно было вызвать к жизни соответствующее Присутствие, но и однажды преуспев в вызове Присутствия, можно было заметить, что обстоятельства начинают сами создавать правильную «композицию места». Это было ошеломляющим открытием.
В конце концов, чем еще были его поиски Пана, если не жаждой чего-то естественного и наполняющего жизнью среди всей сложности и безжизненности его существования? И Пан вел его обратно к естественности по пути его собственной эволюции. Если бы у него хватило смелости погрузиться в собственное бессознательное, то он смог бы, миновав средневековый мрак и трагедию, снова выбраться к свету, которым была для него Греция.
И если Амброзиус был реальным человеком, жившим в средневековье, то каким был человек, живший в Греции? Но был ли Амброзиус реален или он был просто фантазией? Хью не имел об этом ни малейшего понятия и был, вероятно, самым последним человеком, способным сформировать хоть сколько-нибудь беспристрастное мнение на этот счет. Но чем бы Амброзиус мог или не мог быть в конечном итоге, он отражал действительное положение дел также, как движение стрелок часов отражало течение времени. Он представлял нечто жизненно важное в душе Хью.
Хью ничуть не волновала метафизичность Амброзиуса, если с помощью Амброзиуса он мог достичь нужных результатов. Джелкс, рассуждавший о существовании объективной и субъективной реальности, находился, вероятно, ближе к истине, чем кто-либо другой; но была еще и Мона, которая воспринимала Амброзиуса как нечто реально существующее и которая единственная могла помочь в этой ситуации. Примите за время движение стрелок часов, и вы сможете успеть на поезд и вовремя добраться до места назначения; но примите время за четвертое измерение, и вы сможете оказаться везде сразу и нигде конкретно.
Хью мысленно вернулся к той ночи в косоглазой кровати со старой периной в ветхом заведении Джелкса, где он впервые призвал Пана и начал всю эту историю. Возможно ли было повторить это действо еще раз? Какое слово силы призывало бога? Какие слова силы призывают любого бога, кроме слов благоговения перед ним? Призывает сердце, а не язык. Вознесите сердце свое к Господу и забудьте о других действиях, будь то Адонаи или Адонис. Когда Хью позволил себе принять Священное Право, данное ему Природой, он весьма эффективно призвал Пана. Всякий раз, когда он обновлял это позволение, Пан отвечал ему. Каждый раз, когда его охватывали сомнения в святости естественных вещей, Бог исчезал. Когда он поцеловал Мону, просто потому что он был мужчиной, а она была женщиной, она не стала сопротивляться, как будто бы что-то глубоко внутри нее признало его право на это; но когда он вел себя по отношению к ней как джентльмен, она держала его на расстоянии вытянутой руки и не находила в нем ничего привлекательного. Существует жизнь за пределами личности, которая использует личности как маски. Бывают времена, когда жизнь снимает эти маски и глубокие порывы вырываются наружу. Если за личностью не будет стоять никаких изначальных жизненных сил, то самая прекрасная маска останется безжизненной. Это причина, по которой распадаются некоторые браки, ибо мужчина женится на маске или женщина вступает в союз с тенью. Алкоголь, любовь и сражения — вот три великих опьянения, и различные ведомства устанавливают свой «возраст трезвости» для каждого из них. И в лучшем случае алкоголь может только дополнить любовь и сражения, но он никогда не сможет заменить их целиком. Целомудренные и кроткие найдут на дне своих чашек лишь еще большую сентиментальность; Диониссийское опьянение им познать не дано.