— Сдается мне, Амброзиус принял эти тридцать фунтов за тридцать кусков серебра, прежде чем решился их все спустить, — сказал Хью на ухо Моне.
— О чем это вы? — спросил хранитель.
— Это были огромные деньги для того времени, — сказала Мона, тактично предотвращая его дальнейшие расспросы. Вскоре он был отозван и передал их в руки молодого помощника, наказав ему выдать им все, что они потребуют. Хью протянул ему список, который написал мистер Уотни, и юноша, положив перед ними стопку книг, исчез.
— А теперь мы поделим их пополам, — сказал Хью. — Я мастер пропускать второстепенные вещи.
Они приступили к работе и тишина повисла между ними. Мона нарушила ее первой.
— Это интересно, — сказала она, — На ферме есть призрак. Тот, которого по заверению миссис Хаггинс там быть не должно.
Хью встал, обошел стол и сел на стул рядом с Моной, начав читать из-за ее плеча. Книга, раскрытая перед ними, была старым переплетенным сборником разных описанных следственных дел местного археологического общества, а бумага, о которой шла речь, касалась местных суеверий.
Из текста следовало, что Монашеская Ферма имела зловещую репутацию в здешних краях и в ней жило столько же призраков, сколько и в любом подобном месте, и в доказательство своих слов автор приводил ее историю.
Оказалось, что изначально она не была исправительным домом, которые были распространены на континенте и которых почти не было в Англии, ведь английские аббаты довольствовались простым покаянием непокорных монахов. Ферма была построена известным — вернее, печально известным — приором Амброзиусом как специальное место для уединения и медитации, куда некоторые избранные монахи удалялись по каким-то своим причинам. Уже после того, как начались проблемы, ее превратили в исправительное учреждение, просто замуровав окна келий и заставив монахов, которые там жили, остаться в них навсегда, хотели они того или нет. Амброзиуса поймали в его собственном монастыре и замуровали под лестницей в качестве примера и назидания остальным. Других монахов заперли в кельях и почти не кормили, чтобы их смерть была более-менее естественной. Больше они никогда не видели дневного света. В темноте одиночных камер они ожидали своего конца. Один из них дожил до восьмидесяти лет — он провел пятьдесят пять лет в заточении. Их тюремщики никогда с ними не разговаривали и надзиратели сменяли друг друга до тех пор, пока не умер последний монах, а потом это место было заброшено. Считалось, что призрак приора бродил вокруг келий, разговаривая со своими монахами и утешая их. Так или иначе, то, что монахи с кем-то разговаривали в заточении, было точно известно, но с другой стороны, люди, сидящие в одиночных камерах, часто так делали. Всегда можно найти разумные объяснения сверхъестественным явлениям, если только по-настоящему искать их и не обращать внимания на их неправдоподобность.
Однако обсуждение, последовавшее за чтением документа и записанное до последнего слова, позволило отделить зерна от плевел, ибо люди, знавшие местные привычки также хорошо, как и местные суеверия, указали на то, что пустующие здания монашеской фермы долгое время были излюбленным обиталищем влюбленных, чьи отношения не были одобрены церковью. Это, по всей видимости, позволило избавиться от призрака Амброзиуса раз и навсегда, и хотя спикера поблагодарили за его доклад, никто не сказал, что поверил ему.
— Это полезная подсказка, — сказал Хью. — Как вы думаете, чем они занимались в этом монастыре? Призывали Дьявола?
— Я ничуть не удивлюсь, если они пытались сделать ровно то же самое, что и вы.
— И что же это?
— Избавиться от своих ограничений и обрести полноту жизни.
— Я не осуждаю их. Монашеская жизнь, должно быть, выглядит достаточно пустой в глазах активного парня.
— И в этом вы ошибаетесь. Созерцательная жизнь может быть чрезвычайно яркой и интересной, при условии достижения нужного результата.
— И чем занимаются эти парни, кроме того что читают свои молитвы?
— Молитва это намного больше, чем просто просьба о помощи. Мы, протестанты, ничего в этом не понимаем, но для католиков это целое искусство. Молитва и медитация могут помочь вам пережить великолепный опыт, если вы точно знаете, что нужно делать. Если бы вы пережили это хотя бы однажды, вы бы поняли, что созерцательная жизнь может быть достаточно яркой для кого угодно.
— Не думаю, что это соответствует моим представлениям о прекрасном. Меня тянет к Пану.
— А разве молитва и медитация не приближают вас к Пану?