Он вошел в главное здание через большую дверь, которая была широко открыта, и обнаружил, что последние из оставшихся перегородок уже лежали на полу и можно было рассмотреть большие комнаты. Они находились по обе стороны от большого холла с его сводчатой крышей и изящной винтовой лестницей из камня. Похоже, что все здание было каменным, деревянными здесь были только двери. Хью подумал о холоде долгих зим и заключенных монахах в их неотапливаемых кельях; в двух просторных комнатах были большие каменные камины, но он сомневался, что заключенным была от них хоть какая-то польза.
И все же место не навевало на него меланхолии. Казалось, что ужасные события, ознаменовавшие конец его церковной карьеры, были сметены прочь, и теперь оно было возвращено в дни своего возведения, когда его хозяин, полный новых надежд, положил начало своему рискованному предприятию.
Хью прогуливался по своим владениям. Рабочие были заняты тем, что ломали грубые доски, которые портили старую часть здания, а в жилом доме делали ремонт опытные мастера. Старый Пинкер чинил оконные рамы.
— Нужно позаботиться о том, чтобы здесь можно было пережить непогоду, прежде чем приступать ко всему остальному, — сказал он в ответ на приветствие Хью. Старая кухонная плита уже была вырвана с корнем, открыв вид на прекрасный камин, находившийся за ней.
— У меня есть пара подставок, которые отлично сюда впишутся, — сказал мистер Пинкер. — Подставок для дров , — подумав, уточнил он. — Стыд и позор тому, кто прячет такой камин. Так что на счет покраски? Как по мне, я бы предпочел милый жизнерадостный розовый; ну или же теплый зеленый цвет. Но вы можете сами выбрать, какой хотите.
Хью взял его очаровательную маленькую книжечку с образцами.
— Я бы взял ее с собой, если можно, — сказал он.
— Конечно, — ответил мистер Пинкер. — Лучше всего посоветоваться с хозяйкой. Тогда она получит то, что хочет и в доме будет мир. А если нет, то мира не будет. Мужчину не должно волновать, что там на стенах. Я полагаю, вы хотите побелить балки? Это будет сложная работенка, но мы с ней справимся, вы только скажите. Они, кстати, дубовые, и прятать их стыдно и грешно.
Прибыв в Торли, Хью не стал бродить по Биллингс-Стрит, как собирался поначалу. Внутри него происходило нечто, что заставляло его погрузиться в размышления, и теперь он хотел остаться в одиночестве.
Он пытался понять, что же все-таки произошло в верхней комнате музея, где он предположительно упал в обморок. Но было ли это обмороком? Последним, что он слышал перед тем, как потерять сознание, был звон большого колокола Аббатства, отбивавший час дня, а когда он пришел в себя, часы отбивали пятнадцать минут второго. Он сидел на стуле, когда потерял сознание, и сокрушенно лежал на полу, довольно далеко от него, когда пришел в себя. Человеку требуется гораздо меньше времени, чем четверть часа, чтобы упасть навзничь во время обморока. Кроме того, с этого момента произошла заметная перемена в отношении к нему Моны Уилтон; она начала бояться его, в этом не могло быть ошибки. И Джелкс тоже заметно к нему охладел. Хью с удивлением осознал, что предательство этих двух новых друзей ранило его куда глубже, чем неверность жены или равнодушие матери.
Единственное, о чем он думал, не переставая, было странное выражение Моны: «Мы должны помочь Амброзиусу проявиться. Передайте ему привет», и волна странных чувств, накрывшая его после ее слов. Он некогда читал о подобных вещах и был поверхностно знаком со спиритуалистическими идеями, поэтому ему внезапно пришла в голову мысль о том, что развоплощенный Амброзиус мог вернуться и использовать его в качестве медиума. Но может ли человек войти в транс, не подозревая об этом? Этого он не знал.
Однако эта идея не воодушевила его. Его нисколько не привлекала возможность обладания способностями к трансмедиумизму. Ему всегда казалось, что это занятие для женщин. Однако к Амброзиусу он испытывал невероятное сочувствие. Абсолютно сокрушающее сочувствие, ибо Амброзиус был последним, о чем он подумал перед тем, как потерять сознание. Ему показалось, что в точности также, как в ту ночь, когда фантазии обернулись кошмаром, он очень ясно осознал, что Амброзиус пытался сделать и как он, должно быть, при этом себя чувствовал, и в какой-то момент он на самом деле отождествился с умершим монахом и скорее чувствовал это сам, нежели размышлял о чувствах другого человека.