На случай, если вы проигнорировали мой совет приобрести копию первой половины этих мемуаров (к слову сказать, Декситей сообщает, что пола амбара по-прежнему не видно под рукописями, но мыши находят их вкус превосходным — и это, наверное, одно из самых лестных мнений о моей писанине из всех, что я слышал), я должен заявить со всей определенностью, что не убивал стратегов на Самосе. Я убил какого-то мальчишку при обстоятельствах вполне себе дурацких, и всякий, у кого кожа тоньше, чем у тех египетских речных зверей, название которых я в данный момент не могу припомнить, приложил бы все усилия, чтобы этот эпизод в моем присутствии не упоминался вообще. Но уж таков был наш Зевсик.
Мы погрузились на корабли, попрятали в трюмы имущество, покричали людям на пирсе — и отчалили. Мы направлялись на Сицилию.
♦
Да только кривым путем. Перво-наперво мы должны были встретиться с Демосфеном, который разбойничал у берегов Лаконики с оперативным флотом; будучи Демосфеном, он не мог удержаться от пары-тройки дерзких вылазок.
Идея заключалась в том, чтобы набрать ополченцев там и тут, поскольку люди лишними не бывают; поэтому мы прихватили сколько-то аргивян, которые не очень хотели плыть с нами, но постеснялись отказаться; затем, раз уж путь так и так пролегал мимо Лаконики, мы приятно провели несколько дней, вырубая оливковые рощи, выкорчевывая виноград и вообще возвращая полной мерой то, что спартанцы проделывали с нами со времен моего детства. Странное чувство испытывает земледелец, уничтожая лозу и деревья. Сперва никакой радости это не доставляет, но через некоторое время ты входишь во вкус и начинаешь получать удовольствие от процесса. Мне казалось, что я расплачиваюсь не только со спартанцами, но и с упрямым, тупым, неистребимым Духом Природы, мучителем всякого, кто живет с земли. — Получи, — приговаривал я, обрушивая топор на фиговое дерево, — это отучит тебя болеть грибком и листовой гнилью безо всяких видимых причин.
Находясь там, мы заодно захватили и укрепили маленький полуостров, превратив его в безопасную гавань для беглых илотов, а потом отплыли в направлении Коркиры, задержались у Фейи, чтобы утопить коринфское судно и приняли на борт тяжелых пехотинцев с Закинфа и Сефаллении, пока Демосфен подбирал легкую пехоту в Акарнании. Перечень звучит так, будто я знаю, где располагаются все эти места. Как бы не так. Тот факт, что я где-то побывал, необязательно означает, что я знаю, где именно я побывал и что это вообще за места. Следует признать: мы, афиняне, не самые лучшие географы, сколько бы не утверждали обратного. Сидя в Собрании и мрачно слушая дебаты Великих Мужей о стратегическом значении Каулонии или последствиях событий на Симе для путешествующих в Книд, мы голосуем за лучшего оратора; никто из нас не имеет ни малейшего представления, где располагается этот самый Сим, но ни за что в этом не признается.
Затем, после Коркиры, мы направились к Япигову мысу, Хореадам (каковые, как мне достоверно известно, являются островами, расположенными довольно близко к Япигову мысу) и Метапонту — это где-то в Италии. По пути мы собрали огромное войско дикого вида чужеземцев, включая некоторое количество италийских троглодитов, и остановились на Турии (понятия не имею, где эта Турия). Здесь или в каком-то похожем на нее месте мы сошли на сушу и устроили парад, маршируя туда-сюда, пока аборигены со всей учтивостью не попросили нас убираться, и мы поплыли к Петре. Где бы мы не останавливались, мы набирали еще подкрепление, и так продолжалось до тех пор, пока никто уже не мог припомнить, кто с нами плывет, не говоря уж — зачем. Но к концу путешествия, думается, у нас было что-то около семидесяти трех кораблей, семь или восемь тысяч тяжелых пехотинцев (афинян и чужеземцев) и боги ведают сколько легкой пехоты из дикарей и греков; и вот в одно прекрасное утро мы прибыли к лагерю Никия у Сиракуз. Наше путешествие, больше напоминавшее отпуск, чем военную экспедицию, наполнило нас несокрушимой уверенностью — нам мнилось, что даже боги не смогли бы нас остановить.
Вдоль всего берега, приветствую нас, выстроились люди. Мы заметили блеск их щитов задолго до того, как корабли коснулись песка, и сразу принялись кричать и размахивать руками. Некоторые высматривали друзей и родственников, другие — груды добычи и трофеи, третьи — дым над кухонными кострами. Из-за того, что в Италии и других местах мы набрали больше воинов, чем собирались, наши запасы уже подходили к концу; и хотя мы еще не голодали, никто из нас не отказался бы от доброго обеда. И одного вида Сицилии с моря — сплошного пшеничного поля, разрезанного виноградниками и увенчанного оливковыми рощами, поднимающимися по склонам гор — было достаточно, чтобы вызвать слюноотделение у кого угодно, а не только у тех, кто привык скрести пыль на скалистых склонах Аттики. Все соглашались, что нас встретят котлами горохового супа, за которым последую жареная баранина и горы белого хлеба, огромные ломти сыра и блюда фасоли; все этом мы будем запивать терпким вином и молоком. Некоторые желали присовокупить к этому списку жареных дроздов, тунца и угрей, но им не удалось убедить остальных, невзирая на проявленное красноречие.