— Но это же ужасно, — сказал я.
— Да, — он ухмыльнулся и побрел прочь, будто на похороны. Я вернулся к кораблю и пересказал друзьям, что услышал. Они тоже наслушались подобных рассказов. Тем временем людям Никия надоело смотреть на нас и они разошлись, и мы остались на берегу одни.
Помню, раз кто-то распустил слух — совершенно ложный — что царь какой-то Далекой Страны прислал в подарок афинянам миллион бушелей пшеницы, и что ее в этот самый момент раздают всем желающим гражданам мужского пола на рыночной площади. Разумеется, я тут же впрыгнул в сандалии и рванул на площадь так быстро, как только мог — и конечно же, она была запружена толпами мужчин с большущими амфорами на плечах. Чего там не было, так это пшеницы, которой (как и того царя, как и той страны) попросту не существовало. Даже когда этот факт дошел до сознания каждого, люди не торопились расходиться — всем казалось, что архонты должны открыть городские закрома, чтобы компенсировать всеобщее разочарование. В общем, наша высадка на Сицилии выглядела примерно так же.
♦
Представьте, что вы командуете огромной и беспомощной армией; ваши люди деморализованы, им нечего есть, противник занимает сильную оборонительную позицию и не испытывает никакого желания выходить в чистое поле на честный бой, да к тому же только что побил вас на море. Как вы поступит? Разумеется, атакуете его.
Демосфен решил, что единственный путь, по которому можно прорваться в Сиракузы, лежит по склонам Эпипол — высокого каменистого холма приблизительно треугольной формы, располагавшегося на противоположной от моря стороне города. Дело предстояло непростое, но мы бы либо взяли город, либо доказали бы, что это невозможно — и в любом случае смогли бы сразу отправиться домой.
И вот, после голодной ночи мы поднялись спозаранку, чтобы разорить незамеченные людьми Никия оливковые рощи и виноградники вдоль реки Анап; противника, помимо нескольких скучающего вида легких пехотинцев, мы не встретили и провели время не без приятности — нам даже удалось поймать пару костлявых коз, которых мы превратили в некое подобие пищи. Я был весьма потрясен рвением, с которым Зевсик предавался уничтожению посевов — учитывая его геркулесовы усилия по выжиманию соков из шкуры матери Деметры. Разжившись где-то двойным топором, он буквально выкосил небольшую фиговую рощи, как обезумевший Ахилл — овец Агамемнона. Он трудился столь энергично, что совершенно выбился из сил — и сломал топор, угодив по стволу топорищем. Когда я спросил, что на него нашло, он признался, что ненавидит фиговые деревья, всегда ненавидел и всегда будет ненавидеть.
Со всеми этими козами, и праздником разрушения, и возможностью размять ноги после корабельной тесноты мы пришли к заключению, что воевать под началом Демосфена гораздо лучше, чем работать. Единственным человеком, который не разделял нашей радости, оказался Калликрат, который всегда был слишком разумной и уравновешенной личностью, чтобы умереть славной смертью.
Пока мы развлекались описанным образом, Демосфен атаковал внешние укрепления Сиракуз с использованием таранов — безо всякого успеха. Многих тараны приводят в ужас — благодаря производимому ими грохоту и трясению земли, а также тому факту, что их нельзя убить, потому что они деревянные. Сиракузцы, однако, отнеслись к ним весьма легкомысленно — они закидали факелами прикрывающие тараны навесы из шкур, а потом перестреляли разбегающихся воинов из луков. Это был унизительный щелчок по носу, и когда Демосфен отправил тяжелую пехоту, чтобы вытащить тараны, пока они не сгорели дотла, ее тоже осыпали стрелами; вскоре отяжелевшие от вонзившихся стрел щиты стало невозможно удерживать и пехотинцами пришлось отступить. Несколько человек погибли, но все они были с Закинфа и Коркиры, так что никто особенно расстроился.
В сущности, Демосфен устроил атаки на внешние укрепление и разорение прилежащих земель только для того, чтобы лишний раз доказать их бесполезно и попутно убедить сиракузцев, что он ничуть не изобретательнее Никия. Настоящий его замысел был по-афински дерзок, амбициозен и поражал новизной. Едва увидев Эпиполы и узнав, что на вершине находятся три сиракузских лагеря, он решил атаковать эту позицию ночью. В конце концов, никто так раньше не делал, и можно было рассчитывать со всей уверенностью, что атака окажется совершенно неожиданной. В темноте сиракузцам не будет никакого прока от знания местности — а также, что особенно важно, от их смертоносных дротиков, луков и пращей. Стоит нам оказаться за стеной, враг придет в полнейший ужас, не зная, где мы находимся и каковы наши планы — в точности как троянцы, когда греки посыпались им на головы из утробы деревянного коня. Мы же будем поддерживать контакт друг с другом, выкрикивая секретный пароль и кличем приводя сиракузцев в еще большее смятение.